– Мама, вот уж не думал, что вы так проникнетесь значимостью герцогского титула. Что это вы?

– Не говори ерунды. Это все-таки герцогский венец.

– Вы могли получить его, если бы вышли за моего дядю, это все знают.

– Да, – вздохнула она. – Но я полюбила твоего отца. Вышло крайне неудобно.

– Дядя любил вас?

– О да. Он и твой отец даже дрались на дуэли. Это было очень волнительно.

– А из-за того, что кто-то из них мог погибнуть, вы не волновались? – удивленно спросил Джон.

– Нет, конечно же. Они дрались на кулаках, так что, строго говоря, это была не настоящая дуэль, но все мы так это называли.

– И как прошло?

– Твой отец хотел ударить Руперта, но промахнулся. Потом Руперт ударил и попал, но скорее случайно, чем расчетливо. Папа попятился и споткнулся об утку, которая как раз шла на пруд, отчего плюхнулся на землю. Руперт заявил, что получил сатисфакцию, и на этом все закончилось. Он был шафером на нашей свадьбе, и они с твоим отцом очень любили друг друга.

– Готов поспорить, вы получили настоящее удовольствие, – усмехнулся Джон.

– Разумеется, получила. Ни из-за одной другой девушки в Лондоне мужчины не устраивали дуэль. Они все позеленели от зависти.

– Повезло вам, мама.

– Такие вещи нам посылаются свыше, чтобы скрасить нашу жизнь. Других причин я не вижу.

– А что дядя Руперт? Он смог забыть вас?

– Он говорил, что нет. По его словам, он так никогда и не женился, чтобы мой сын смог унаследовать его титул.

– Не может быть!

– Он выразился такими словами: «Тогда следующий герцог будет нашим общим, Эвелин, и большего счастья мне не нужно».

– Неужели так и сказал? – не поверил Джон.

– Боюсь, что да. Не знаю, как мне удалось не рассмеяться.

Джон зашелся хохотом.

– И что, он это серьезно говорил? – спросил он, когда отдышался.

– Милый, конечно нет. Остыв после так называемой влюбленности в меня, он с удовольствием зажил холостяком, а этим он просто оправдывал свое нежелание жениться. Но это было волнительно и очень льстило мне. Потом он был только рад, что меня нет рядом и никто не мешает ему селить в замке своих странных друзей. Завтра ты встретишься с ними.

– Да, пожалуй, я должен с ними встретиться.

– И еще ты познакомишься с Эмброузом Фабером.

Странная нотка в ее голосе заставила Джона повернуться и спросить подозрительно:

– Рассказывайте худшее, мама. Кто такой Эмброуз Фабер?

– Кто такой Эмброуз Фабер? – повторила леди Эвелин. – Мальчик мой, неужели ты не знаешь, что Фаберы наши родственники? Да, неблизкие, но Руперт считал, что мы должны помогать бедным родственникам.

– То есть он из «заблудших овец»?

– Нет, конечно же. Он очень образованный и культурный человек. Руперт взял его к себе секретарем. И тебе он будет весьма полезен.

– Зачем мне секретарь? – удивился Джон. – Записать, какая часть замка развалится первой? – Он вздохнул. – Ну да ладно, сейчас я не буду об этом думать. Пойду в свою комнату…

– Ты хотел сказать «в королевские покои», – мягко поправила его мать. – Помни о герцогском чувстве собственного достоинства.

– Господи Боже, мама! Вы не лучше Джины.

– Кто такая Джина?

– Мисс Джина Уилтон. Это молодая женщина, я познакомился с ней в Портсмуте. Она живет тут неподалеку, и я подвез ее на экипаже.

– Красивая?

– Школьная учительница, – отрубил Джон так, будто это все объясняло. – К тому же слишком властная.

– О Боже! Значит, тебе она не подойдет.

– Не подойдет мне? – потрясенно повторил Джон. – Позвольте вас заверить, мама, у меня и в мыслях нет связывать себя с девицей, которая рта не может открыть, чтобы не начать командовать или давать советы относительно того, что ее никоим образом не касается.

– Как видно, бойкая особа, – с сомнением в голосе протянула леди Эвелин. – Возможно, она из тех «новых женщин», о которых сейчас столько разговоров, помешанная на эмансипации.

– Вот именно, – строго промолвил Джон.

– Это ужасно. Забудь о ней, дорогой, ты оказал ей любезность, и больше видеться с ней не обязан, чего, я не сомневаюсь, тебе самому не хочется.

Поколебавшись, он ответил:

– Вообще-то, мама, она завтра сюда придет.

– Какая бесцеремонность! Что, никак нельзя было от нее отделаться?

– Боюсь, что нет. Я пригласил ее.

– Но ты же сказал, что она не нравится тебе.

– Этого я не говорил.

– Ты сказал, она властная.

– Да, это так.

– Так, значит, это она заставила тебя пригласить ее.

– Не совсем. Вообще-то, это была моя идея. Завтра я пошлю за ней экипаж, – сказал Джон и почувствовал себя крайне неуютно, когда увидел, что мать смотрит на него, как на сумасшедшего.

Последовало долгое молчание, в течение которого на лице леди Эвелин сменились несколько разных выражений. Но она была слишком умна, чтобы позволить сыну понять, какие из мыслей взяли верх.

– Что ж, хорошо, милый, – сказала она наконец. – Полагаю, ты понимаешь, что для тебя лучше.

Джон покачал головой.

– Я начинаю думать, что я меньше всех понимаю, что для меня лучше. Наверное, нужно спросить мисс Уилтон, – сказал Джон, у которого уже голова начала идти кругом. – Она об этом знает все, и намного лучше меня.

Не став дожидаться, пока изумленная мать спросит еще что-нибудь, он поцеловал ее и поспешил уйти.

Зайдя в спальню и увидев, в каком плачевном состоянии находится комната, он пришел в ужас. Большая кровать с роскошной золотой отделкой и пологом из малиновой парчи одного с портьерами цвета некогда являла собою великолепное зрелище. Теперь же полог обветшал и местами прохудился до дыр.

К тому же на нем собралось изрядное количество пыли, подумал Джон, тронув полог и закашлявшись.

Просторная комната имела два больших окна и внушительных размеров камин, который, как знал Джон, создавал ужасные сквозняки.

Обои местами отстали от стен, деревянной обшивке давно требовался хороший ремонт, а все четыре кресла были поломаны. Ковер зиял проплешинами, а кое-где и дырами. Джон осторожно потрогал матрац. Ощущение было такое, будто он набит репой.

«Но он всегда таким был, – подумал Джон. – Портьеры всегда были потертыми, вот только теперь они начали разваливаться на куски».

На потолок он старался не смотреть, хотя тот весь был расписан фресками, изображавшими античных божеств и их спутников. Краснощекие херувимы гонялись друг за дружкой по немыслимо синему небу, нимфы кокетливо поглядывали на атлетически сложенных молодых богов. Пошлость всего изображения всегда приводила Джона в трепет.