К тому времени, о котором я сейчас расскажу, мне уже шел шестнадцатый год. Мой отец, как я уже упомянул выше, страдал от фистулы и был прикован к постели. Мама, один из старых слуг и я сам ухаживали за ним. На мне лежали обязанности сиделки: я менял его повязки, давал ему лекарства, готовил различные домашние снадобья. Каждый вечер я массировал ему ноги и уходил, только когда он сам просил меня об этом или засыпал. Мне нравилось ухаживать за ним. Не помню, чтобы я хотя бы раз пренебрежительно отнесся к своим обязанностям. Время, остававшееся после выполнения всех ежедневных дел, я делил между занятиями в школе и уходом за отцом. Вечером я отправлялся на прогулку, когда получал от него разрешение или когда его самочувствие улучшалось.

Как раз в это время моя жена ждала ребенка. Это обстоятельство, как мне кажется теперь, означало для меня двойной позор. Во-первых, я не сумел проявить должной сдержанности, все еще оставаясь школьником. А во‑вторых, вожделение мешало мне учиться и быть преданным родителям, хотя с детства моим героем и идеалом был Шраван. Каждый вечер, пока я массировал ноги отцу, мысленно я уже устремлялся в спальню. И это в то время, когда религия, медицина и обычный здравый смысл запрещали вступать в сексуальные отношения. Исполнив свои обязанности, я радостно отправлялся в спальню, отдав низкий поклон больному отцу.

Между тем состояние отца с каждым днем ухудшалось. Аюрведические врачи перепробовали на нем все свои мази, хакимы — все пластыри, а местные знахари — все снадобья. Был вызван английский хирург, который порекомендовал сделать операцию, однако вмешался наш семейный доктор. Он посчитал операцию слишком опасной для пациента в столь преклонном возрасте. Мы прислушались к его совету и отменили операцию. Лекарства же не помогали. Мне все же кажется, что, если бы доктор одобрил операцию, рана могла бы вскоре зажить, к тому же оперировать отца должен был хирург, известный даже в Бомбее. Однако Бог решил иначе. Когда смерть неизбежна, искать средства спасения от нее бессмысленно. Мой отец вернулся из Бомбея со всеми необходимыми для операции предметами, которые были теперь бесполезными. Он уже отчаялся и не верил в выздоровление, становился все слабее и слабее, пока не дошло до того, что ему посоветовали отправлять все свои естественные надобности не вставая с постели. Он до самого конца отказывался и неизменно, превозмогая боль, поднимался со своего ложа. Вишнуиты придерживаются крайне строгих правил в отношении личной гигиены.

Нет сомнений, такие правила важны, но западная медицина показала нам, что все отправления (как и мытье больного) могут осуществляться прямо в постели без малейших неудобств, и даже белье при этом останется чистым. Я понимаю, что это не противоречит взглядам вишнуитов, но в то время настойчивость отца казалась мне достойной величайшего уважения и восхищения.

И вот настала та ужасная ночь. Мой дядя находился в Раджкоте. Смутно припоминаю, как он приехал, узнав о том, что моему отцу стало значительно хуже. Братья были искренне привязаны друг к другу. Дядя смог целый день просидеть у постели отца, а потом улегся спать рядом с ним, отправив нас по своим комнатам. Никому и в голову не приходило, что судьба нанесет нам такой страшный удар этой ночью, но беда была уже совсем рядом.

В половине одиннадцатого или ровно в одиннадцать я делал отцу очередной массаж. Дядя предложил закончить вместо меня. Не без облегчения я согласился и ушел в спальню. Моя жена уже крепко спала, бедняжка. Но как могла она заснуть, не дождавшись меня? Пришлось разбудить ее. А уже примерно через пять минут в дверь постучал слуга. Я вздрогнул, чувствуя нарастающую тревогу.

— Вставайте, — сказал он. — Ваш отец очень болен.

Разумеется, я знал, что он очень болен, и понял, что случилось ужасное. Я вскочил с постели.

— В чем дело? Говори же, не томи!

— Вашего отца больше нет с нами.

Значит, все кончено! Мне оставалось лишь в горе заламывать руки. Я чувствовал себя пристыженным и несчастным, бросился в комнату отца и понял, что, если бы низкая страсть не ослепила меня, мне бы не пришлось мучиться оттого, что оказался так далеко от отца в последние минуты его жизни. Я должен был продолжать массаж, и отец скончался бы у меня на руках! Но с ним был только дядя. Только он оказался достаточно предан старшему брату, чтобы принять его смерть! Отец же понимал, что происходит. Он сделал знак подать перо и бумагу, на которой написал: «Начинайте готовиться к последнему обряду». Затем сорвал со своей руки амулет, а с шеи — золотую цепочку с бусинами из священного базилика и отбросил их в сторону. Прошло еще мгновение, и он скончался.

Позор, о котором я говорю, заключался в возникшем у меня недостойном вожделении — и это в час смерти отца! Я никогда не смогу искупить свою вину. Я был безгранично предан родителям, считал, что могу пойти ради них на любые жертвы, однако похоть завладела моими мыслями. Я был верным, но сластолюбивым супругом и еще долго не мог вырваться из плена похоти. Я прошел через множество испытаний, прежде чем окончательно справился с ней.

Дописывая главу о своем двойном позоре, добавлю, что несчастный младенец, родившийся вскоре у моей жены, прожил всего три или четыре дня. Ничего другого и не стоило ожидать. Пусть же всем женатым мужчинам послужит предостережением мой горький опыт.

С шести или семи лет до шестнадцати я посещал школу. Меня обучали самым разным предметам, за исключением религии. Получается, я не сумел получить от преподавателей именно того, что они могли бы мне дать без особых усилий. Но я постепенно набирался знаний, общаясь с окружающими. Термин «религия» я употребляю в его наиболее широком смысле — как познание самого себя.

Родившись в семье, исповедовавшей вишнуизм, я часто посещал хавели, хотя он никогда не привлекал меня. Мне не нравились его чрезмерная роскошь и пышность. Более того, до меня дошли слухи об аморальных поступках, совершавшихся там, и я потерял к храму всякий интерес. Следовательно, хавели мне ничего не дал.

Однако то, чего я не взял в хавели, я получил от няни, старой служанки нашей семьи, чью привязанность ко мне я вспоминаю до сих пор. Как я уже рассказывал, я боялся привидений и духов. Няня, которую звали Рамбха, предложила прибегнуть к Раманаме. Кажется, я больше верил самой няне, чем этому средству, но еще ребенком начал повторять имя Бога, чтобы избавиться от своих страхов. Конечно, продолжалось это недолго, однако добрые семена, посеянные в детской душе, не пропадают даром. Благодаря Рамбхе Раманама и поныне неизменно помогает мне.

Примерно в то же время мой кузен, горячий поклонник «Рамаяны», предложил мне и моему второму брату выучить «Рама Ракшу». Мы заучили ее наизусть и взяли себе за правило повторять каждое утро вслух после омовений. Мы придерживались такой традиции, пока жили в Порбандаре, но как только перебрались в Раджкот, традиция забылась, поскольку я не слишком верил в нее. Повторял же я «Рама Ракшу» отчасти потому, что гордился своим правильным произношением.