Мертвый обезьяныш остался лежать на полу, а его мать теперь нежно прижимала к груди того, кому могла отдать свою нежность, любовь и заботу.

Усевшись высоко среди ветвей, Кала стала покачивать плачущего ребенка; он почувствовал ее тепло, инстинктивно нашел источник живительной влаги и довольно притих.

Сын английского лорда и английской леди с аппетитом сосал молоко дикой огромной гориллы.

Между тем вся стая хозяйничала внутри берлоги. Керчак приподнял край парусины, обнюхал тело женщины, понял, что она мертва, и принялся исследовать вещи в комнате. Первым делом он протянул ручищи к висевшему на стене ружью.

Много месяцев ему снилась эта странная палка! И вот теперь она была в его власти, и все-таки он не мог заставить себя к ней прикоснуться.

Отдернув руку, вожак настороженно смотрел на страшный предмет, готовый удрать, как только он заговорит оглушительным грохочущим голосом, которым всегда говорил с обезьянами, слишком близко подходившими к его хозяину. Но звериный рассудок Керчака подсказывал ему, что смертоносная палка опасна только в руках того, кто умеет с ней обращаться.

И все-таки еще несколько минут обезьяний вожак ходил взад-вперед мимо интересовавшей его вещи, не спуская с нее глаз и временами издавая глухое рычанье, прерываемое бормотанием.

Наконец Керчак решился: остановился перед ружьем, медленно поднял огромную лапу, прикоснулся к блестящему стволу и тут же отскочил. Ничего страшного не произошло — палка не изрыгнула свои смертоносные громы. Тогда громадный зверь, осмелев, сорвал ружье с крючка — и все остальные обезьяны испуганно кинулись к выходу. Столпившись за порогом хижины, они боязливо следили за действиями своего вожака.

А Керчак, убедившись, что палка не причиняет ему вреда, занялся ее подробным исследованием. Ощупал ружье со всех сторон, заглянул в черную глубину дула, потрогал мушку, ремень и, наконец — спусковой крючок…

При звуке оглушительного грохота обезьяны бросились к спасительным деревьям, воя от ужаса и давя друг друга в безумной панике.

Но больше всех был испуган Керчак. Выстрелом ему опалило брови, и всегда не слишком сообразительный повелитель обезьян перетрусил так, что забыл даже выпустить ружье и бросился к двери, крепко сжимая в руке виновника ужасного шума.

В результате ружье зацепилось за дверь, и она плотно захлопнулась за улепетывающими обезьянами.

Подбежав к деревьям, Керчак наконец отшвырнул противную палку и взобрался на ветви вслед за остальными членами стаи.

Прошел целый час, прежде чем самые храбрые обезьяны осмелились снова приблизиться к хижине… Но теперь дверь была закрыта так крепко и прочно, что попытки проникнуть внутрь ни к чему не привели. Хитроумно сооруженная Клейтоном задвижка упала в скобу, как только дверь захлопнулась за спиной Керчака. Гориллы попробовали разобрать плетеные решетки окон, но вскоре им наскучило это занятие, и они отправились обратно в чащу леса, к плоскогорью, откуда явились.

Кала со своим маленьким приемышем следовала поодаль от сородичей: обезьяна не знала, как свирепый Керчак отнесется к ее новому детенышу. Каждую обезьяну, которая хотела взглянуть вблизи на странного белокожего малыша, встречали оскаленные клыки и глухое угрожающее рычание молодой гориллы.

Уже под вечер, уверившись, что никто не хочет причинить вреда ее сыну, Кала позволила осмотреть приемыша, однако так и не дала никому прикоснуться к нему даже пальцем.

Молодая обезьяна чувствовала, как слаб и хрупок этот безволосый детеныш, и боялась, что грубые лапы ее соплеменников могут повредить малютке.

Для Калы путь домой был особенно труден, так как теперь ей приходилось цепляться за ветки одной рукой. Другой она все время бережно прижимала к груди приемного сына, шла ли стая по земле или прыгала по ветвям. Детеныши других обезьян цеплялись за шерсть на материнской груди, а те, что постарше, сидели на маминой спине, ничуть не мешая движениям самок. Но Кала несла крошечного человеческого малютку крепко прижатым к груди, не доверяя силе нежных ручонок ребенка, цеплявшихся за длинные черные волосы гориллы.

Обезьяне было трудно, неудобно и тяжело. Но она помнила, как один ее детеныш, сорвавшись вниз, встретил ужасную смерть, и ни за что не хотела рисковать теперь другим.

Кала нежно вскармливала своего найденыша, про себя удивляясь тому, что он так долго не делается сильным и ловким, как детеныши других обезьяньих матерей.

Прошел уже год с того дня, как она усыновила это странное белокожее создание, но ее сын только и научился, что неуклюже ходить. А каким беспомощным он выказал себя в таком простейшем деле, как лазанье по деревьям!

Кала скалила зубы и гневно рычала при малейшей попытке высмеять или обругать ее бестолкового сына, но в глубине души очень тревожилась: детеныш был и впрямь непонятлив и неловок во всем, от передвижения по ветвям до добывания пищи.

Он не умел находить себе еду, а ведь уже прошло больше двадцати лун с того дня, как Кала взяла его себе!

Знай гориллы, что этот белокожий малыш уже прожил на свете целых тринадцать лун прежде, чем попасть в их стаю, они сочли бы его совершенно безнадежным. Ведь маленькие антропоиды могут позаботиться о себе уже после пятнадцати лун, во всяком случае, в этом возрасте они уже неплохо лазают по деревьям и вполне могут отличить съедобное от несъедобного.

Муж Калы, Тублат, корчил недовольную гримасу всякий раз, когда ему на глаза попадался глупый приемыш, и если бы самка не охраняла малыша самым ревностным образом, тот давно уже нашел бы конец от одного небрежного взмаха огромной ручищи Тублата.

— Из этого детеныша никогда не получится нормальной обезьяны, — ворчал самец. — Долго ты еще собираешься таскать его на себе, Кала, и заботиться о нем? Какая польза от этого белокожего уродца? Лучше брось его! Ты еще выносишь много красивых, сильных, волосатых детенышей, из которых вырастут настоящие гориллы!

— Нет, Сломанный Нос, ни за что! — рычала Кала, — И не смей прикасаться к моему детенышу! Я все равно буду заботиться о Тарзане, даже если мне придется носить его всю жизнь!

Тарзаном, или «белокожим», молодая обезьяна назвала маленького лорда Грейстока, как только усыновила его, и под этим именем он рос в племени Керчака.

Убедившись, что жену не переупрямишь, Тублат обратился к самому Керчаку и потребовал, чтобы вожак своею властью заставил Калу отказаться от глупого ребенка.

Но как только старый самец заговорил об этом, Кала заявила, что убежит прочь, если ее с детенышем не оставят в покое! Вожаку не захотелось потерять красивую, сильную, молодую самку и он больше не приближался к ней и ее приемышу.

Тем временем Тарзан все-таки рос, хотя и гораздо медленнее, чем его одногодки-гориллы. И чем больше он становился, тем быстрее догонял в успзхах своих сверстников-обезьян. Когда мальчику минуло десять лет, он уже превосходно лазил по деревьям, а на земле мог проделывать такие фокусы, которые были не по силам его более массивным соплеменникам.