Акайо перевел взгляд на свои руки. Закрыл глаза. Представил старый родовой клинок, висевший когда-то над циновкой отца. Который больше ста лун назад вручили молодому, подающему надежды сыну.

Он мысленно положил блестящую полосу стали себе на колени. А дальше телу оставалось лишь повторять череду напряжений и расслаблений, соответствующую длинной изнуряющей тренировке, которую он собирался провести.

***

Акайо успел завершить около тридцати хороших мысленных боев, когда услышал, как открылась дверца машины, и очень злой женский голос потребовал:

— Выходите!

Он выбрался на улицу первым, выпрямился, стараясь не щуриться. После полумрака мысленного додзе дневной свет резал глаза.

У машины собралось несколько человек, которые сейчас с сомнением смотрели на выбирающихся на свет рабов. Акайо узнал среди них учительницу, ту самую, которая не стала торговаться о его цене, сказав, что с такой характеристикой в институте ему не место.

Купившая их женщина ждала, недовольно похлопывая себя по бедру свернутым листом снежно-белой бумаги. Когда все вылезли, она обернулась к остальным эндаалорцам:

— Ну? Девять человек, за чье благополучие я отвечаю. Все в соответствии с требованиями!

Учительница покачала головой.

— Таари, ты же знаешь, этого не достаточно. Ты хорошо сделала, заведя гарем, но пока про их благополучие говорить рано. Давай поступим так. Ты сейчас вернешься вместе с ними к себе, дополнишь работу по нашим советам. Социализируешь этих юных кайнов, чтобы они хотя бы понимали, где находятся и как им дальше жить. А через три месяца подашь бумаги сразу на докторскую диссертацию. Договорились?

Покупательница, названная Таари, во время монолога медленно наливалась краской, так что к последним словам напоминала оттенком лотос в закатных лучах. Акайо ожидал, что она возмутится и откажется, но она только прошипела сквозь зубы:

— Договорились, доктор Л’Гури. — Резко приказала, обращаясь уже к рабам: — Садитесь!

Они полезли обратно. Эндаалорцы отвернулись, занятые обсуждением чего-то своего, покупательница врезала худым кулаком по крыше машины так, что та качнулась. Акайо успел прикрыть железный верх проема ладонью, в которую тут же врезался лбом Тетсуи, как раз пытавшийся сесть внутрь и потерявший равновесие. Выровнявшись и не поднимая взгляда, бывший знаменосец разбитой армии нырнул в машину. Следующий человек медлил, Акайо мельком посмотрел на него и тут же опустил глаза.

На него удивленно смотрели все. Эндаалорцы, покупательница, остальные рабы — все.

Акайо наклонился, сел на сидение, подвинулся ближе к Тетсуи, освобождая место следующему.

Он не понимал, почему на него так уставились. И еще сильнее не понимал, почему другие, тоже видевшие, что мальчишка падает, не попытались ему помочь.

***

В этот раз они ехали еще дольше, но медленней. За окнами промелькнули высокие дома, начали появляться деревья. Акайо поймал себя на том, что соскучился по живой зелени — в Империи она была повсюду, а здесь он за все прошедшие дни не встретил и травинки. Машина мерно покачивалась, водитель и Таари курили в окна, так что казалось, будто у машины отрасли дымные усы, как у легендарного дракона. Акайо бездумно следил за то появляющимися, то исчезающими белыми прядями, взгляд проскальзывал, ни на чем не останавливаясь. Так уже было. Он ехал точно так же, зажатый между другими юнцами, покачиваясь на куда более жесткой лавке, чем сейчас. Тогда мимо проскальзывали знакомые с рождения дома, уходили вдаль, собирались на горизонте едва различимыми черточками. Падали за край мира. Белые стены и красные крыши, желтые колокола и черные колонны семейных храмов — все оставалось в далеком детстве, из которого уезжал молодой кадет Сугавара Акайо.

Откуда он уезжал сейчас? Родина осталась далеко позади, Империя медленно стиралась в нем, как когда-то стирался родной дом. Уходили в прошлое привычки, знания, люди… Хотя нет. Снова несколько человек из прошлого осталось — рядом с ним, их генералом, тем, кто должен был вести их. Кто невольно привел их сюда. На рынок. В эту машину. И не важно, что он этого не хотел, что сам оказался здесь же. Если бы он был один, он бы это пережил, как-нибудь пережил. Но эти три человека, которые знали его другим… Чье доверие он не оправдал.

Машина остановилась. Акайо мысленно поймал тяжелый стальной шарик, состоявший из вины и сожалений, что катался в его разуме, причиняя тупую вязкую боль. Сказал себе: “хватит”. В свой черед вышел на зеленую лужайку перед странным асимметричным домом. Белым. С красной крышей.

Он заставил себя выкинуть из головы глупое сравнение.

К машине торопилась потрясающе необъятная женщина с такой темной кожей, будто она работала на солнце всю жизнь. Акайо показалось, что толстуха сейчас собьет худую Таари, но та остановилась в полушаге от нее. Выдохнула:

— Защитилась? — и сморщилась, как обиженный ребенок, когда Таари отрицательно мотнула головой.

— Нет. Авани привязалась, хочет, чтобы я различия нашла. Различия! Какие, дыра, различия, если они действительно идентичны?! Да еще эти требования... “Про их благополучие говорить рано”, бла-бла-бла… — женщины обнялись, так что Таари практически утонула на обширной груди. Вздохнула судорожно, выпрямилась — прямая как палка, внезапно похожая на своих рабов. Попросила служанку, передавая ей поводки: — Устрой этот бамбуковый лес хоть куда, а? Чтобы я до вечера никого не видела.

Ушла в дом, захлопнув за собой тяжелую деревянную дверь. Водитель вместе с машиной тоже исчез, оставив девятерых рабов наедине с монументальной служанкой. Та обвела их взглядом, фыркнула:

— Ну как есть лес, правильно госпожа Таари сказала. Ладно, юные кайны, пошли, что ли, на кухню. Расскажу хоть, зачем вас купили, — засмеялась, будто пошутила. Еще раз оглядела девять одинаково ничего не выражающих лиц, мотнула головой, так что короткие крутые кудри, топорщащиеся вокруг ее головы, закачались. — Н-да. Бедная ваша хозяйка!

В дом они зашли с бокового входа, через такую низкую дверь, что пригибаться не пришлось только Тетсуи. Комната была невысокой, но очень светлой — стены, потолок, даже шкафы, стол и стулья были выкрашены в белый цвет. На их фоне бросались в глаза деревянный пол и отдельные яркие вещи — красные подушки на стульях, черная вешалка у двери, синяя ваза на столе. Приятно пахло чем-то сладким — не то выпечкой, не то цветами. Акайо услышал, как служанка бормочет:

— Светлые духи, девять сразу, ну куда это вообще годится… Ладно.

Она села за стол, сплела пухлые пальцы, упершись локтями в столешницу. Сообщила:

— Меня зовут Нииша Б’Хатта. Управляющая этого дома уже много-много лет, — она махнула рукой стоящим вокруг рабам, — Садитесь, чего торчите, будто на плацу… — И тут же встала сама: — Для начала давайте-ка я вам поводки заменю. Неудобно же с этими лентами везде таскаться, да и вы теперь личные рабы, а не общественные. Неприлично без домашнего ошейника ходить.