Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорил Арчи – не закрывая рта; когда же они через несколько дней встретились снова, внезапно и резко переменился: подолгу молчал, хмурился, был задумчив, вел себя так, словно что-то его гнетет, мешает наслаждаться жизнью и обществом понравившейся ему девушки. А спустя еще неделю с таким же понурым видом явился в Эшфилд и, назвав Агату «ангелом», сделал ей предложение.
Предложение было принято – и это при том, что Агата уже давно была помолвлена с майором Регги Люси, старшим братом ее подружек Бланш, Маргариты и Мюриэл, с которыми Агата ходила танцевать и играла в теннис, а с Регги – в гольф. В дальнейшем, однако, дело застопорилось, свадьба откладывалась из месяца в месяц.
Агата, которая в мае 1911 года вместе с матерью поднялась, не пожалев пяти фунтов, на несколько минут в воздух и натерпелась в аэроплане страху, теперь боялась, что жених разобьется, и настаивала, чтобы он переменил профессию воздухоплавателя – опасную и не сулившую ни денег, ни славы. «Рад был твоему письму, – отвечал ей Арчи, – но не летать не могу».
Арчи смущала бедность невесты, а также то, что он сам пока не в состоянии содержать семью; в то же время он очень тяготится тем, что свадьба откладывается:
«На прошлой неделе, – пишет он невесте, – мне было не по себе: меня не покидала мысль, что тебе будет лучше, если я никогда тебя больше не увижу, и я боялся тебе об этом сказать. Но теперь весь мой пессимизм в прошлом, я уверен, что всё у нас будет хорошо… Настанет день, когда у нас будет свой дом, мы будем жить как в раю и никогда не расстанемся, ты будешь бедна, но я буду любить тебя и ухаживать за тобой».
После долгих проволочек свадьбу, наконец, решено было сыграть осенью 1914 года, но летом началась война, и в августе (с памятного бала в Агбрук-хаус прошло уже почти два года) третий авиационный эскадрон Арчибальда Кристи был переброшен с авиабазы сначала в Саутгемптон, а потом, спустя неделю, во Францию, откуда Арчи пишет невесте жизнеутверждающие, шутливо-любовные письма:
«Приходится ждать, когда вступим в дело, но всё готово. У меня – это чтобы тебя порадовать – в кобуре револьвер и полно патронов в патронной сумке. Ты ведь не будешь отчаиваться, правда, мой ангел? Сидеть без дела невесело, но всё кончится хорошо, если мы не спасуем. Помни, я всегда буду тебя любить, больше всех на свете».
Вслед за женихом начинает жить военной жизнью и Агата: пошла на платные курсы ДМП (добровольной медицинской помощи) и, закончив их, устроилась в военный госпиталь, развернутый в Торки, в помещении городской ратуши, – на первых порах уборщицей, а потом санитаркой, неумелой, но энергичной, неунывающей. И впервые в своей благополучной 24-летней жизни насмотрелась на слепых, безногих, безруких; идя поздно ночью через весь город в Эшфилд, она живо представляла себе, как в один прекрасный день с забинтованной головой и перебитыми конечностями из Франции привезут умирать и ее Арчи. Радовало только одно: она выполняет свой долг, делает нужное, богоспасаемое дело.
«С самого начала, – говорится в «Автобиографии», – мне нравилось ухаживать за ранеными, эта тяжкая доля давалась мне легко, и я всегда – и тогда, и потом – считала, что это одна из самых востребованных, необходимых профессий на свете».
У Арчи тем временем дела идут неплохо (если на войне может быть неплохо), он смел, инициативен, в декабре его производят в капитаны, о чем он написал в одном из своих не слишком частых писем, начинавшихся с неизменного словосочетания «ангел мой».
Он извещает невесту, что под Рождество должен приехать в Лондон в краткосрочный отпуск, – и Агата, запасшись многочисленными туалетами, в сопровождении матери отправляется на свидание с женихом в столицу. Надежды на радостную встречу, однако, не оправдались: Агата и Арчи друг от друга отвыкли, общаются с трудом.
«Нам приходилось, – вспоминает Агата, – учиться общаться заново… Меня раздражали его небрежный тон и какая-то нарочитая, искусственная оживленность, почти веселость – мне, дескать, море по колено».
Она заговорила было о свадьбе, но Арчи, помолчав, ответил, что сейчас не время, и отшутился: «Летишь, а навстречу тебе снаряд. Встретились, поцеловались – и ты молодая вдова!»
Но Арчи – почти такой же непредсказуемый и импульсивный, как его будущая теща, – передумал, и, когда они с Агатой накануне сочельника приехали в Бристоль к родителям жениха, он вдруг, как всегда совершенно неожиданно, ворвался поздно вечером к ней в комнату и заявил, что ждать больше не намерен, и они должны «немедленно, завтра же» пожениться. Отчим Арчи, мистер Хемсли, был очень рад, а вот его мать, женщина властная и при этом очень эмоциональная, от этого решения осталась не в восторге: «Куда торопиться?!» Не в восторге и Агата – накануне они с Арчи поссорились: жених подарил ей роскошный, дорогой несессер, а Агата – ей бы радоваться – расстроилась: «Зачем он мне? Не в больницу же ходить мыть полы с таким подарком?!»
Но Арчи стоял на своем, и на следующий же день, как он и хотел, они поженились. Не такой представляла себе Агата свою свадьбу:
«Не было, наверно, на свете невесты, которая бы меньше заботилась о своей внешности, чем я. Ни тебе белого платья, ни фаты. Самые заурядные пиджачок, юбка и бархатная фиолетовая шляпка».
Хорошо еще, что по пути в церковь им попалась давнишняя знакомая Агаты, которая согласилась быть свидетельницей; свидетелем же со стороны жениха вызвался быть отчим Арчи. Повезло и с чиновником муниципалитета: его удалось уговорить выписать молодоженам свидетельство о браке без обязательного двухнедельного ожидания. И с Мэдж. Когда Агата позвонила в Эшфилд сообщить, что вышла замуж, Мэдж не только ничуть не удивилась и не упрекнула сестру, что скрыла от нее с матерью «сей счастливый миг», но обещала Агате, что Клару подготовит, – как будто такую, как Клара, можно было к чему-то подготовить.
Повезло и с гостиницей; в Гранд-отеле в центре Торки молодоженов, для которых первая брачная ночь явилась одновременно и медовым месяцем, ожидали трехметровая рождественская елка в холле, скромный, но опрятный номер с навощенным
