– Я могу и сама… - начала Маша, но Геннадий запротестовал:

– Нет-нет… Вы же все-таки были Сережиной невестой…

"С чего это вы взяли?" - хотела сказать Маша. О невесте и речи не шло - так, старая подруга. Что за местечковая мораль, подумала она, если девушка приезжает к парню - так обязательно невеста. Мы даже и не спали ни разу. Но сейчас поздно возражать - Сережа умер, неуместно пожимать плечами и удивляться: какая невеста, да вы что?

– Мы должны это сделать в память о нем, - сказал Геннадий. - Подождите немного в приемной, Наташа сейчас подыщет для вас отель.

Собственно, приемной как таковой не было: офис состоял всего из трех комнат - кабинета Геннадия, переговорной и большого светлого помещения, заставленного столами с компьютерами. Для полного сходства с израильскими офисами не хватало только невысоких перегородок, которые уже начали появляться в Москве. Гена, впрочем, держался за атмосферу большой семьи, и потому всё в офисе оставалось как три года назад, когда они только переехали в это здание.

Итак, Маша села в кресло у стола большеротой Наташи и уставилась на собственные ногти. Вчера вечером она делала маникюр и, сидя в кресле маникюрши, думала о предстоящей поездке. Все так забавно складывалось, жизнь сделала круг и даже не один: сначала в Праге встретила Волкова, теперь - Горского, а завтра полетит в Москву, где вообще не была неведомо сколько.

Маша вспоминала, когда последний раз пыталась работать секретаршей. Дело было в какой-то маленькой хай-тек компании, ребята только что окончили Технион, и первое время работа казалась раем, особенно после того, как Маша побывала официанткой в ночном боулинге на Цомет Кирьят-Ата. Правда, через два месяца все равно поняла, что не выдерживает - и уволилась, тем более, что уже наклевывался роман с Мариком. Сколько же лет прошло? Шесть? Пять? И вот теперь она сидит в офисе как почетная гостья, невеста покойного яппи, и другая девушка делает для нее работу, которую когда-то должна была делать она.

У Наташи был удивительный переливчатый голос - наверное, из-за голоса на работу и взяли, подумала Маша. Будь она мужчиной, не могла бы отказать девушке, которая говорит "мне очень, очень нужен номер на одного в вашем отеле" с такой интонацией. Но, видимо, уши московских администраторов были закрыты для Наташиных фиоритур прочнее, чем уши Одиссеевых гребцов для пения сирен.

Наташа на секунду замолчала, набирая новый номер, и Маша услышала совсем другой женский голос, спокойный и холодный. Чтобы его представить, достаточно взять шипение змеи в детской радиопостановке, убрать форсированные шипящие и добавить легкого сожаления - словно кобра говорит с птицей, заранее извиняясь, что сейчас съест ее птенцов.

– Простите, Аля, что это такое?

Ей отвечал другой голос, тоже тихий, но то и дело позвякивающий недовольным колокольчиком:

– Это, Елизавета Марковна, проект договора. Его нам прислали сегодня утром. Здесь стоит время. Наверху.

Снова ледяной голос, тихий и сдержанный:

– А вы объяснили им, Аля, что мы работаем только по нашим стандартным договорам?

Возникла секундная пауза, потом девушка ответила:

– Я не успела, Елизавета Марковна. Мы только один раз по телефону поговорили. - Звона колокольчиков в голосе поубавилось. - Извините меня, Елизавета Марковна…

– Вот посмотрите, Аля, как получается… люди старались, составляли договор, посылали его нам…

Пауза и в паузе - струящийся Наташин напев: "Ой, может быть, вы все-таки посмотрите?" - а потом снова - холодный голос:

– А ведь я даже читать его не буду. Потому что мы работаем только по нашим стандартным договорам.

Раздался треск, словно разрывали бумагу: Маша повернулась и успела заметить, как высокая рыжая женщина бросает в корзину обрывки факса. Перед женщиной стояла красивая молодая девушка в светлом брючном костюме. В руках она теребила карандаш, но головы не опускала.

– И вот скажите, Аля, хорошее ли это начало для сотрудничества?

– Нет, Елизавета Марковна, - ответила девушка, - это плохое начало. В следующий раз я буду сразу объяснять…

– Я знаю, Аля, - сказала женщина, - вы решите эту проблему. Позвоните им и объясните, в чем дело.

По цокоту каблуков Маша поняла, что Аля отошла, и тут Наташа сказала:

– Пойдемте, что ли, я нашла для вас гостиницу, и Геннадий Степанович просил вас отвезти.

Она улыбнулась, и Маша вспомнила лягушку из анекдота про изюм и мармелад. Интересно, дразнили ли ее в школе, размышляла Маша, идя к выходу мимо столов с гудящими компьютерами. Ивана Билибинова нигде не было. Хотя бы попрощался, с обидой подумала Маша, не понятно ведь, когда еще увидимся.

На улице Наташа поймала частника - разболтанную "волгу", где пахло бензином и советскими сигаретами, которые курил когда-то дядя Сеня. После семи лет в Израиле их запах уже не казался Маше волнующим - может быть, потому что мешался не с запахом "импортного" одеколона, а с застарелой вонью, въевшейся в велюровые чехлы.

– Ты, что ли, давно не была в Москве? - спросила Наташа.

– Со школы, - сказала Маша со вздохом. Она поняла, что обречена отвечать на этот вопрос еще три недели.

– Эх, жалко, ты в июле не приехала, - огорченно кивнула Наташа. - Тогда еще после урагана не все убрали. Было гораздо прикольней.

Маша слышала про ураган, обрушивший по всей Москве старые деревья и ветхие рекламные щиты. Неделю русские в Израиле говорили только о нем, и Маша даже порадовалась, что наконец-то российские катастрофы стали естественно-природного типа, как в большой, уважающей себя стране: надоело, что в новостях о бывшей родине говорят только про путчи, танковую стрельбу в столице или угрозу коммунистического реванша. Женя, правда, вычитал в газете, что с Кремлевской стены рухнул один зубец и сказал, что Ельцин, "как все ограниченные люди суеверный", должен углядеть в этом дурное предзнаменование.

– А лучшая история, - рассказывала Наташа, - случилась с моими друзьями. Они пошли в "Кодак-Киномир" смотреть "Годзиллу" - ну, знаешь, американский ужастик, нестрашный, правда, совсем. Годзиллу эту жалко даже в конце, когда она так глазом делает хлоп. Но зато в "Кодаке" звук обалденный, кажется, будто Годзилла прямо по фойе идет. И вот, пока они там были, ураган как раз прошел. Представляешь? Только что им показали, как Нью-Йорк разфигачили, а тут выходят - и Москва в руинах! От такого точка сборки у кого хошь сместится.

– Что такое точка сборки?

– Не слышала, что ли? - удивилась Наташа. - Так говорят в смысле: "офигеть можно".

– Понятно, - кивнула Маша. - А в Москве теперь снова ходят в кино? Я слышала, все смотрят видео.

Она смутно помнила, что побывавшие в Москве знакомые говорили о закрытых кинотеатрах, где торгуют итальянской мебелью и немецкими автомобилями. Кто-то даже пытался представить это символом победы демократии - мол, общество потребления приходит на смену идеологическому оболваниванию, товары заменяют советскую пропаганду, - хотя Маша не могла понять, в чем же тут победа, когда в демократических странах фильмы показывают в кинозалах, а машинами торгуют в автомобильных салонах.