Г.Х. Попов запустил в обиход, как нечто сущее, туманный термин «административно-командная система». Смысла в нем нет, но слово было подхвачено, оно даже получило аббревиатуру — АКС. И стали его употреблять, как будто оно что-то объясняет и есть нечто уникальное и предопределяющее жизнь нашего общества. На деле любая общественная система имеет свой административно-командный «срез». И армия, и церковь, и Большой театр — все имеет свою административно-командную ипостась, наряду с другими.

Идеологи, глубокомысленно вещавшие: АКС, АКС… — намекали, что в «цивилизованных» странах, конечно, никакой АКС быть не может, там действуют только экономические рычаги. Но ведь это попросту глупо — на Западе любой банк, любая корпорация, не говоря уж о ведомствах, действуют внутри себя как иерархически построенная «административно-командная система», причем с контролем более жестким, чем был в СССР.

Достаточно было прилепить ярлык АКС к какой-то стороне реальности, и о ней можно было говорить самые нелепые вещи. Вот, Н.П. Шмелев утверждал: «Фундаментальный принцип всей нашей административной системы — распределять! Эту систему мы должны решительно сломать» [21].

Назвать распределение, одну из множества функций любой административной системы, принципом и даже фундаментальным, — значит лишиться всякой способности к системному видению. Но даже если так, почему же эту систему надо сломать, причем решительно? Разве в обществе нет необходимости распределять? Ломать надо любую систему распределения или только «нашу»? Надо ли сломать госбюджет России и финансирование Института Европы, директором которого является Н.П. Шмелев?

В данный момент плевки в сторону «администрации» прекратились. Административная система стала бесконтрольной вплоть до самодурства — и ничего.

Глубокая деформация сознания произошла в связи с интенсивным использованием идеологами понятия экономическая свобода. Этому абстрактному и многозначному понятию придавали значение реальной сущности — и ради нее ломали устойчивые, необходимые для жизни установления и отношения.

Этот образ стал такой всемогущей сущностью, что нельзя было не только сказать что-то против него, но даже усомниться, задать вопрос. Это понятие стало наполняться не только разнородными, но прямо взаимоисключающими элементами. Идеологи избегали давать этому понятию связное определение, а люди и не спрашивали — хотя никакого молчаливого согласия относительно смысла этого слова в нашем обществе не было, а значит, его употребление как общеизвестного и однозначно понимаемого термина нарушало нормы рациональности.

И этим туманным понятием обозначалась «ключевая роль государства в экономике». Спросите человека на улице, в чем «ключевая роль государства в экономике». Почти каждый скажет: установление порядка и контроль за ним. Даже либералы любят повторять свой афоризм: «государство — ночной сторож». Да разве дело сторожа «защита свободы»? Совсем наоборот — защита порядка, ограничение свободы жуликов.

А если шире, то ключевая роль государства в экономике — так организовать производство и распределение материальных благ, чтобы была обеспечена безопасность страны, народа и личности, а также воспроизводство физически и духовно здорового населения. Ради этого государство обязано ограничивать «экономическую свободу» рамками общественного договора, выраженного в законах.

А вспомним, с какой страстью масса здравомыслящих людей уповала, как на манну небесную, на инвестиции в нашу экономику. Слова «инвестиции» и «инвестор» были наполнены магическим, спасительным смыслом. Эти надежды на инвестиции культивировались даже в отношении таких сфер, куда их не было никакой надежды заманить. В ЖКХ, например, реформаторы главные надежды возлагали на «частных инвесторов». Но всем было известно, что население не имеет финансовых возможностей заплатить за услуги ЖКХ такую цену, чтобы обеспечить инвесторам приемлемую для них прибыль. Какой же олигарх в здравом уме станет вкладывать сюда заработанные честным трудом миллиарды?

Важным объектом гипостазирования стало и понятие «частной инициативы». Как будто в ней кроется какая-то магическая сила, как у «невидимой руки рынка». Эта «рука» — постулат либеральной доктрины времен Адама Смита, который давно уже опровергнут историческим опытом. Мотором экономического роста, начиная с цивилизаций Тигра и Евфрата с их каналами и дамбами, являются большие организации людей, способные разрешать противоречия интересов, координировать усилия и мобилизовать ресурсы в масштабах, недоступных для частной инициативы. Наиболее высокие темпы и качество экономического роста были достигнуты в СССР в 30-е годы, во время Отечественной войны и в ходе восстановительной программы. Это — общепризнанный в мировой экономической науке факт.

Возьмем реальность наших дней — экономику США, светоч и маяк наших либеральных реформаторов. Из большого кризиса 30-х годов эта экономика вылезла благодаря вмешательству государства («Новый курс»), а главное, благодаря введению принципов административно-командной экономики времен войны. После окончания войны все были уверены, что США снова сползут в депрессию, если вернутся к примату частной инициативы.

Все большие достижения США — лазеры и транзисторы, компьютеры и Интернет — созданы благодаря научным и производственным возможностям государственного сектора экономики. Интернет в течение 30 лет разрабатывался и финансировался главным образом в госсекторе, в основном Пентагоном и Национальным научным фондом, и лишь затем был передан в частный сектор.

Другие примеры — экономический рост Японии, стран Юго-Восточной Азии, сегодня Китая. В этих случаях мотором была не «частная» инициатива, а большие государственные программы развития, в которых с высокой степенью координации соединялись предприятия разных типов и даже разные уклады.

Недавно в Японии опубликован многотомный обзор японской программы экономического развития начиная со Второй мировой войны. В нем говорится: «Япония отклонила неолиберальные доктрины своих американских советников, избрав вместо этого форму индустриальной политики, отводившую преобладающую роль государству».

Примерно то же самое пишет председатель Комитета экономических советников при Клинтоне лауреат Нобелевской премии Дж. Стиглиц об «уроках восточноазиатского чуда», где «правительство взяло на себя основную ответственность за осуществление экономического роста», отбросив «религию» рынка.

Склонность к гипостазированию нисколько не изжита. Нас эта опасность подстерегает постоянно. Используя понятие, обозначающее явление, мы часто забываем, что понятие — инструмент, отсекающий от реального содержания явления множество черт.

Некогерентность. Рациональному мышлению присуща связность, внутренняя непротиворечивость умозаключений. Утверждения, высказанные на языке несоизмеримых понятий и с провалами в логике, некогерентны (incoherent).

С 1990 г. меня неоднократно привлекали к экспертизе законопроектов. Ознакомление с ними нередко вызывало шок. Вот проект Закона о предпринимательстве (1990 г.). Он подготовлен научно-промышленной группой депутатов, стоят подписи академиков. И совершенно несовместимые с реальностью и друг с другом утверждения.