Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весельчаков скользнул по нему взглядом и стал смотреть на стоянку, поджидая вновь прибывающие автомобили. Ведь следователь, надо думать, не пешком придёт.
– Вы Геннадий Иванович Весельчаков? – раздался голос за его спиной.
– Да, – проговорил, оборачиваясь, мужчина, – но я вас не знаю.
– Так я вас тоже, – весело ответил парень, – сейчас прямо и познакомимся, хотя по телефону мы вроде бы уже и представлялись друг другу. Но ничего страшного, можно и ещё разок: – Александр Романович Наполеонов, следователь.
– Геннадий Иванович Весельчаков, – на автомате ответил мужчина, всё ещё никак не свыкнувшийся с мыслью, что этот прыгающий мячик и есть следователь.
Догадавшись о его сомнениях, Наполеонов достал удостоверение и развернул корочки перед глазами Весельчакова.
– Да, простите, – пробормотал тот.
– А я, знаете ли, уже начал примерзать, дожидаясь вас, – подмигнул ему следователь.
– Простите, пробки, – ещё раз извинился Геннадий Иванович.
– Пойдёмте в кафе, там и поговорим, а то я совсем окоченею. Март называется, – обиженно проговорил следователь. И Весельчаков не понял, на кого он обижается: на него или на холодный месяц март.
Зайдя в кафе, они заняли столик у стены.
– Здесь хорошо хотя бы кормят? – спросил Наполеонов.
– Вполне. Я всегда здесь обедаю. Особенно здешним поварам удаются блюда из кур.
– А Бонапарт их, помнится, не жаловал, – произнёс следователь, как показалось Весельчакову, ни к селу ни к городу, но тут он вспомнил, что фамилия следователя Наполеонов. Шура же, в свою очередь, увидев вытянувшееся лицо визави, поспешил объяснить: – Наполеон родился и вырос на Корсике в небогатой семье. Самым доступным мясом для семьи было куриное. Потом будущий император поступил на службу, и молодых офицеров тоже кормили по преимуществу куриным мясом. Вот он его и возненавидел, даже запретил поварам его готовить, когда стал консулом. Ситуацию переломил Лягюньер, который, считая себя королём кулинарного искусства, не привык идти на поводу у чужого мнения, даже если это мнение императора. Он умел готовить курицу так, что распознать в кушанье, что оно было приготовлено из куриного мяса, было невозможно. Бонапарт оценил кулинарный дар нового повара и разрешил ему подавать на императорский стол блюда из курицы.
– Да, да, – проговорил Весельчаков, который не помнил подобного факта из биографии французского императора, но вполне удовлетворился объяснением следователя.
Подошёл официант, и Геннадий Иванович машинально проговорил:
– Мне тоже, что и всегда.
– И мне тоже, что ему, – с такой поспешностью добавил Наполеонов, что официант невольно улыбнулся, но тотчас снова натянул на лицо маску вежливой почтительности.
Весельчаков тоже не смог сдержать улыбки:
– Но вы ведь даже не знаете, что я заказал. Вдруг вам не понравится.
– Понравится, – уверенно ответил Наполеонов, – не будете же вы заказывать нечто несъедобное.
– Логично, – отозвался слегка оттаявший мужчина и добавил: – Летом здесь вообще прелестно.
– Да?
– В скверике много берёз, цветов, фонтанчик, после обеда можно прогуляться или посидеть на лавочке.
– Ах, в этом смысле, – проговорил Наполеонов, думая о своём.
Ели они молча, хотя и движения, и мимика Весельчакова выдавала его нетерпение. Но Наполеонов не торопился.
Блюда, заказанные Геннадием Ивановичем, пришлись ему по вкусу, и он наслаждался едой.
Закончив есть, Наполеонов вытер губы и руки салфеткой и проговорил, обращаясь то ли к себе, то ли к собеседнику:
– Я был почти уверен, что Лёнчик успел всё рассказать вам.
– Да что всё, в конце концов?! – воскликнул, уставший томиться в неизвестности Весельчаков так громко, что на них стали оглядываться другие посетители кафе.
– Извините, Геннадий Иванович, – ответил следователь, – просто позавчера ночью друг вашей дочери стал свидетелем убийства.
– Свидетелем чего? – изумлённо переспросил Весельчаков.
– Убийства. Чего вы так удивляетесь? К сожалению, время от времени они случаются и на нашей малой родине.
– Господи! – проговорил мужчина, точно не слыша последних слов следователя. – Ведь я проводил его почти до дома!
– Вот именно, что почти, – заметил Наполеонов.
– Там осталось два шага шагнуть.
– Ну, допустим, не два, а больше.
– Какой там больше! До дома Лёнчика было рукой подать!
– Хорошо, не будем спорить. Только скажите, почему вы не проводили его до подъезда?
– Так не разрешил он!
– Почему?
– По глупости! Боится, что кто-то увидит, что его, такого большого мальчика, провожают.
– И что?
– Ничего! – нетерпеливо отмахнулся Весельчаков. – Подростковая психология. А я старый осёл!
– По-моему, вы льстите себе, – улыбнулся Наполеонов, наблюдая за самобичеванием собеседника.
– Это ещё почему? – насторожился мужчина.
– Потому, что осёл – это счастливое животное.
– Скажете тоже, – фыркнул Весельчаков.
– А вот и не скажите, – бодро произнёс следователь, радуясь тому, что разрядил накалившуюся обстановку. – Как сейчас помню слова старого шута Фрёлиха из книги Юзефа Крашевского «Графиня Козель»: «Мяса ослиного не едят, толстая шкура отлично защищает от побоев, а когда длинноухому вздумается запеть, все разбегаются в разные стороны, и он наслаждается покоем. И к тому же он неприхотлив, может даже старой метлой прокормиться. Разве есть на свете более счастливое существо?»
– Если только с этой точки зрения, – улыбнулся Весельчаков не столько от слов следователя, сколько от сознания того, что с Лёнчиком ничего не случилось. В душе он поклялся себе, что теперь упрямство парня не помешает ему провожать его в случае необходимости до квартиры.
– Геннадий Иванович, – сказал следователь, – теперь, когда вы больше не волнуетесь о Федотове, постарайтесь вернуться мысленно в тот поздний вечер.
– Это не трудно, – отозвался мужчина.
– Тогда расскажите мне обо всём, что тогда произошло.
– Так ведь и рассказывать-то нечего. Дети и я вместе с ними увлеклись, они готовились к олимпиаде. Когда посмотрели на часы, испугались, так много было времени.
– Разве родители Федотова не звонят вам, если сын задерживается?
– У Лёнчика только мама. Она за день так наработается, что с ног валится. И потом она знает, что всегда может положиться на меня.
– То есть Лёнчик не первый раз задерживался у вас допоздна, – скорее констатировал, чем спросил Наполеонов.