— Собираться! — приказал Андрей. — Немедленно. Покидай вещи в чемодан, потом разберешься. И тут же беги к конюшням за возком и лошадьми. По дороге найди кого-нибудь, обещай пятак, чтобы помог вытащить и приторочить сундуки.

— А дядя Еремей? — спросил изумленный Тимошка.

— Еремея потом сыщем. Главное — поскорее отсюда убраться. Ковер оставь тут, ну его к черту! Ну, живо!

Получаса не прошло, как возок был подан. Тимошка слезно умолял подождать Еремея. Андрей ругался. Тимошка божился, что дядька вот-вот прибежит. И действительно, Еремей явился с деньгами — он продал персидский булатный нож за тридцать пять рублей.

* * *

На Андрея напала страсть заметать следы. Он приказал Тимошке гнать в сторону Московской заставы, чтобы создать впечатление отъезда в Москву. Затем следовало обогнуть городские окраины и выехать к Свято-Троицкому монастырю. На все это путешествие Андрей определил не более часа. Но, как всегда, теория оказалась прекрасна, а на деле дорога имела загадочные колдобины.

В одну из них и въехал возок, да еще и сильно накренился, едва не потеряв сундуки. Место оказалось пустынное, Тимошка по колено в снегу побежал к ближайшим домам, и вытаскивание возка стало целым приключением, обошедшимся Андрею в рубль серебром, — здешние жители сразу оценили безвыходное положение путешественников.

К монастырю подкатили уже ближе к полуночи. Начались поиски трактира и ночлега, но в этой части столицы их, казалось, не было вовсе. Еремей от расстройства чувств поругался с Тимошкой, Тимошка от огорчения перешел на визг:

— Ну? Кого ты тут расспрашивать собрался?! Ни души кругом! — выкрикивал обиженный Тимошка.

Душа явилась. Сперва совсем близко раздались вопли: «Имай его, имай подлеца!» Потом на белом поле появились темные фигуры. Одна неслась впереди, прочие — за ней.

Минуты не прошло — к возку подлетел человечишка, без шубы, без шапки, и кинулся вовнутрь, заговорив пылко и страстно:

— Ох, спасите, спасите, Христа ради, люди добрые! Разбойники это, тати полнощные! Обобрали, убить хотят!

— Еремей, сюда! — приказал Андрей. — Тимошка, гони!

Дядьку чуть ли не на лету втащили в возок. Кони, подбадриваемые Тимошкиным кнутом, понесли неожиданно скоро. Разбойники остались позади — вместе с их руганью.

— Ты кто таков? — спросил Андрей сидящее на полу приобретение.

— Ох… — был ответ.

— Какого черта носишься по ночам и прыгаешь в чужие экипажи? — Еремей решительно взялся за допрос. — Что еще за разбойники?

— Звать меня Феофаном Морковкиным, — почуяв нечеловеческую суровость дядьки, сразу ответил человечишка. — Я несчастнейшая в свете орясина… И так все гадко — хуже некуда, а тут еще нехристи налетели, чуть не порешили! Тулупишко с плеч долой! Туфли с чулками отняли!

— Где ты живешь, убогий? Давай, дядя Еремей, его туда доставим, — сказал Андрей. — Дома-то, поди, хоть старые туфли с чулками найдутся.

— Нигде я не живу! — человечишка всхлипнул. — Прогнали меня из дому! Скитаюсь!

— Он пьян, — догадался Еремей.

— Не пьян! Да хоть всего обнюхайте! Меня не за пьянство из дому погнали…

— Кто погнал-то? — спросил Андрей. — Кому ты не угодил?

— Да она же, Матрена моя, Никитишна… венчанная…

— Слыхал я, что муж жену со двора сгоняет за бесстыдство, а чтоб жена мужа — так не слыхал, — сообщил Еремей. — За блуд, что ли?

— Какой блуд?! Кому я, сирота, нужен? Кто на меня польстится?! — страдальчески вопросил человечишка. — Блуд!.. Да моя бы, про блуд узнав, свечку бы Богородице поставила — коли я с другой бабой на что-то годен, так, может, и ей сласти перепадет!

Еремей, как ни старался изобразить строгого охранителя барского покоя, захохотал.

— Так за что она тебя выгнала? — продолжал расспросы Андрей, и видно было, что его это приключение очень забавляет.

— Так за то, что на службе провинился. Меня ведь и оттуда — в тычки…

— А на службе — что?

— Бумагу переписывал, зазевался… Царский титул переврал…

— Это не шутка — царский титул переврать. Да ведь поругают и простят.

— Так сказали — терпение лопнуло! И в тычки…

— Что делать будем, барин мой любезный? — полюбопытствовал тогда Еремей. — Куда девать господина Морковкина?

— Куда девать… Придумал. Нам ведь его Бог послал. Ты, дядя Еремей, без грамоты жить ухитряешься. Тимошка тоже аз от буки с большим усилием отличит. А сей — статочно, читает бойко. И пишет, поди, с запятыми. Ведь канцелярист?

— Канцелярист, — согласился человечишка. — И читаю, и пишу знатно! И почерк у меня отменный!

— Возьмем на пробу. Коли угодит — может, у нас и приживется. Пока жена не сжалится, — решил Андрей.

— Милостивый государь! — вдруг зычно возгласил человечишка. — Да за ваше ко мне милосердие, да я, да ручки ваши! И ножки также целовать буду, да!

— Уймись, — посоветовал Еремей. — Наш такой блажи не признает, — это означало, что он принял бедолагу во временные домочадцы.

— Коли ты здешний, может, знаешь, где ближайший трактир? — спросил Андрей.

— Как не знать! Ваша милость, велите ехать прямо, а я буду в окошко поглядывать и скажу, где поворотить.

Пока добирались до постоялого двора, условились, что звать Феофана Морковкина в домашнем обиходе будут Фофаней: он так привык.

Харчевня, которая помещалась в нижнем жилье приземистого длинного здания, была, разумеется, уже заперта. Сторож позвал хозяина, хозяин распорядился впустить возок во двор и велел конюху принять и поставить на конюшне лошадей. Опять была большая морока с сундуками, груженными оружием, — Еремей не хотел оставлять их ни во дворе, при возке, ни даже в запертом сенном сарае. Хозяин разбудил молодцов, сундуки втащили во второе жилье.

И только там Фофаня обнаружил, что его новый хозяин слеп.

— Ну-ка, дяденька, опиши мне господина Морковкина, — велел Андрей.

— Собой страшнее черта, — начал невозмутимо дядька. — Росту — без вершка два аршина… Рожа чумазая… Нос… — Еремей задумался. — Фофаня, кто это тебе так искусно нос перебил, что он на сторону ноздрями глядит?

— Злые люди. Звери! — скорбно отвечал Фофаня.

— Мастер потрудился, — заметил Тимошка. — Барин, а барин! Я с собой ковригу хлеба взял. Здесь-то сейчас поесть не дадут. Прикажете порезать? Хлебушко с сальцем — не фрикасея с фазаньими гребнями, а все лучше, чем с пустым брюхом ложиться.

— Эка удивил. После очаковского сидения я и гнилым сухарем не побрезгаю. Давай хлеб с салом. Завтра начнем хозяйством обзаводиться, — решил Андрей. — Фофаня, далеко отсюда Гончарная улица?

— Близко, ваша милость.