— Да, так будет лучше всего, — согласился мистер Вудхаус. — Бедная маленькая Джейн. Мне кажется, она будет с удовольствием пользоваться этой вещицей — это была хорошая мысль. А у Эммы есть набор ее матери, моей дорогой Мэри, — добавил он с тяжелым вздохом. — Но все же очень грустно, что девочка вынуждена уезжать с места, где она родилась…

Еще три человека тоже грустили из-за того, что Джейн приходится уезжать с места, где она родилась, — это сама Джейн, ее тетя и бабушка. В процессе приведения гардероба Джейн в должный вид для такого смелого и рискованного предприятия, как поездка в Лондон, и перешивания и подгонки подарков от соседей, которые сочли подходящими, слезы лились обильно и почти непрерывно.

— Тетя Хетти, бабушка, я точно должна ехать? — этот вопрос Джейн задавала снова и снова.

— Да, моя дорогая, должна, — неизменно отвечали дамы, сидевшие за шитьем. — Конечно, это будет для нас ужасная потеря, — говорила тетя Хетти, вытирая слезы, капавшие на муслиновые платки, которые она подшивала. — И нет смысла отрицать, что мысль о расставании с тобой, наша дорогая малышка, для нас невыносима, но ты должна помнить, любовь моя, что бабушка и я не становимся моложе, и может прийти день, когда она сляжет в постель и потребуются все мои силы, чтобы ухаживать за ней…

— Но я стану помогать тебе, тетя Хетти.

— Любовь моя, я нисколько не сомневаюсь, что ты будешь помогать, причем с готовностью: но тебе надо учиться, а не ухаживать за старухами; и кроме того, понимаешь, я уже тоже не молода — твоя бедная дорогая мамочка была намного моложе меня, и если я заболею, за тобой некому будет смотреть, кроме Патти.

— Но если ты заболеешь, тетя Хетти, кто будет о тебе заботиться? — заплакала перепуганная Джейн.

— Ну что ты, дорогая, не думаю, что такое возможно в обозримом будущем, потому что я, благодарение Богу, крепка и здорова, как и твоя дорогая бабушка. Но для нас обеих было бы огромным облегчением знать, что тебе хорошо в доме полковника Кэмпбелла и его жены и что нам не следует больше тревожиться о твоем будущем, поскольку обо всем позаботится полковник. Он написал такое хорошее доброе письмо. «Обеспечить ее полностью не в моих силах, — утверждает он, — но она получит образование, чтобы учить других. Я рад взять это на себя в знак глубочайшего уважения к лейтенанту Фэрфаксу (твоему дорогому отцу, ты же знаешь это, моя дорогая), который преданно ухаживал за мной и, полагаю, спас мне жизнь, когда меня свалил тиф». Только подумай об этом, моя дорогая! Ни одно доброе дело не остается без вознаграждения. Подумать только, безмерная доброта твоего отца принесла плоды спустя много лет.

Когда пришли соседи — миссис Годдард, миссис Прайор и мисс Тейлор, слезы были сразу вытерты и гостей встретили с улыбающимися лицами. Щедрыми подарками, принесенными добрыми женщинами — наборами носовых платков, футлярами для часов, наперстками и коробочками для иголок, — долго восхищались, и после искренних изъявлений благодарности их положили на самое видное место в доме. Дамы Бейтс и маленькая Джейн всячески хвалили красивую маленькую корзинку для рукоделия, подаренную миссис Прайор, которая искренне сожалела, что лишается своей лучшей ученицы.

— Но там, куда ты едешь, моя дорогая, у тебя будут самые прекрасные учителя, я в этом нисколько не сомневаюсь, и они дадут тебе намного больше, чем могла бы дать я.

Джейн вежливо благодарила за доброту — ее манеры были выше всяких похвал, но когда леди отбыли восвояси, она была вынуждена уйти к себе в комнату, где долго лежала на своей узенькой кроватке.

Когда садовник принес из Хартфилда принадлежавший Эмме очаровательный набор для писем розового дерева, завернутый в войлок и мешковину, Джейн спросила:

— Я должна это принять, тетя Хетти?

— О, моя дорогая девочка, что за вопрос? Как тебе только могла прийти в голову мысль не принять такой чудесный продуманный подарок — ведь это именно то, что тебе в первую очередь понадобится в Лондоне. Ты же знаешь, бабушка и я будем больше всего на свете ждать весточек от тебя и хотели бы их получать так часто, как это будет возможно — желательно, конечно, каждый день. Ах, если бы не почтовые расходы… Вероятно, это набор маленькой Эммы, тот самый, который, как говорила миссис Годдард, был прислан ей в прошлом году кузенами мистера Вудхауса из Кента; однако (и кто бы мог упрекнуть ее за это?) Эмма всегда предпочитала пользоваться письменными принадлежностями своей дорогой мамочки, упокой Господи ее душу. Так говорила миссис Годдард. Но это действительно исключительно удобная и полезная вещь, снабженная всем, что только может понадобиться, и мы должны сознавать, какую доброту проявила Эмма, вспомнив о тебе, особенно поскольку вы двое так и не смогли… Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, дорогая, — это сесть и написать дорогой Эмме записку с выражением благодарности.

Джейн села, как ей было велено, и написала:

«Дорогая Эмма, большое тебе спасибо за набор для письма. Это именно то, что мне нужно». Потом она несколько секунд подумала, задумчиво покусывая кончик ручки, и приписала: «Он будет напоминать мне о Хартфилде».

— Очень хорошо, моя дорогая, — сказала довольная тетя Хетти. — Ты сделала то, что должно. Сложи и отдай записку Патти, и она отнесет ее, когда пойдет за хлебом к миссис Уоллис.

— А я не должна отнести ее сама, тетя Хетти? — спросила Джейн. — Буду рада, ты знаешь, ведь я провела весь день дома за шитьем, и еще мне хочется попрощаться со всеми нашими добрыми соседями.

— Правильно, малышка, так действительно будет лучше, и ты покажешь всем, как добра и внимательна. Тебе следует зайти в дом викария, и к миссис Годдард, и к Перри, только оденься потеплее. Осенью вечера уже прохладные.

Получив разрешение, Джейн выбежала на мощенную булыжниками улицу, на которой она прожила всю жизнь: улицу простых скромных маленьких домишек, кирпичных и каменных, крытых черепицей и соломой, которые она знала почти так же хорошо, как свой собственный дом. Здесь живет миссис Форд, там старый Джон Кроу, чуть дальше обитает семейство Отуэй, а напротив — семья Перри. Тут Джон Сондерс, кузнец, выдул своими мехами яркий сноп искр, и Джейн несколько минут постояла, наблюдая за его работой, рядом со спокойной терпеливой лошадью — так она делала всегда. Иногда здесь можно было встретить мистера Найтли, который, подковав лошадь, обменивался новостями с кем-нибудь из соседей, но сегодня его не было. На другой стороне улицы в окне маячила миссис Уоллис, продававшая имбирные коврижки и булочки по полпенса.

Завершив обязательные визиты, Джейн пошла туда, где дома кончались и начинались поля, — к дороге на Донуэлл.

Она задумчиво смотрела перед собой. Каждая живая изгородь, каждые ворота, каждая лужа и каждое подстриженное дерево занимали свое место в ее личной истории. Яблоки в саду викария висели красные и налитые, их уже пора было срывать. «Я не увижу, как их сорвут, — подумала Джейн. — Я должна уехать, я должна покинуть это место, но почему? Я же ни в чем не виновата. Мне здесь очень нравится, отъезд разобьет мне сердце. В Лондоне меня будут окружать только незнакомые лица».