В кухне общаги жарилась картошка, воняя на весь коридор. За дверью пятьсот четвертой играла «Технология». Я постучал в пятьсот вторую – открыла Светка, босиком, в коротком тонком халате. Мы поцеловались. Я, не снимая кроссовок, прошел в комнату, поставил на стол пакет, вынул из него два «сникерса» и бутылку «амаретто». В магнитофоне «Osaka» с моргающими разноцветными лампочками играла «Стюардесса по имени Жанна».

Я сказал:

– Выключи ты эту фигню…

– А что тебе не нравится? Красивая песня…

Я дал Светке «сникерс», она одной рукой разорвала обертку, откусила, а другой начала расстегивать халат. Я нажал на кнопку «стоп». Светка, продолжая кусать «сникерс», бросила халат на кровать, осталась в трусах, подошла.

– Давай сначала выпьем, – сказал я.

Она кивнула, вынула из тумбочки две рюмки – одну граненую, другую – из тонкого стекла. Я открутил пробку у ликера, налил. Мы чокнулись.

– За то, чтобы сессию сдать, – сказала Светка.

– До сессии еще далеко.

– Не так уж и далеко. Это кажется, что далеко. Каких‑то два месяца всего, даже меньше…

– А потом – каникулы…

– Да, каникулы… Я так хочу…

* * *

За окном начинало темнеть. Светка лежала на кровати, укрывшись одеялом.

– Странно как‑то так… – говорила она. – Мне всего четырнадцать было, правда, выглядела я старше, и одевали меня родители нормально. Тогда мы жили, в общем, ничего… Все по знакомству доставали, шмотки… Я тем летом ходила в настоящих джинсах вареных – первые, ни у кого еще в городе не было, а у меня уже были… Вот, значит, я – сопля еще, четырнадцать лет, хоть и в варенках, и он – восемнадцать… У меня, конечно, ничего с ним не было тогда, я слишком была маленькая…

Я налил себе еще ликера, выпил, взял из пачки сигарету, прикурил.

– Открой окно. Ты же знаешь – я не люблю, когда накурено… И потом, когда сказали, что его убили, я толком ничего не поняла… В смысле, не осознала… Глупая была еще… А мама меня на похороны не отпустила – сказала, нечего там смотреть, один только цинковый гроб…

Я встал, подошел к окну, открыл форточку. На товарной станции бубнил неразборчивый голос. Маневровый тепловоз тащил по рельсам состав цистерн. В хрущевках за путями зажглись первые огни.

– Завтра придешь? – спросила Светка.

– А что, они еще не приедут?

– Нет, у них в понедельник мало пар, решили забить на это дело.

– Хорошо, приду. Со «сникерсом»?

– Ну да… Нет, лучше один «марс» и один «сникерс».

Я сбросил пепел в «обертку» сникерса, взял рюмку с «амаретто», допил, бросил бычок в стакан, взял с пола джинсы. Светка вылезла из‑под одеяла, подошла ко мне, обняла сзади.

– Скажи, что ты меня любишь, а, Леша…

Я застегнул молнию на джинсах.

Место: Родина

Дата: 19/04/1992

Время: 21:11

Музыка: нет

Впереди меня шла пара – он в рыжей кожаной куртке, она в черном длинном плаще. Она несла торт, у него из пакета торчала бутылка шампанского. Я повернул к своему подъезду, зашел. Свет, как всегда, не горел ни на первом, ни на втором, ни на третьем. В тридцать шестой шла пьянка – звенели стаканы, кто‑то пиликал на баяне. Я поднялся еще на этаж. В сорок второй смотрели «Санта – Барбару». Я отомкнул дверь, зашел в прихожую, сбросил кроссовки, заглянул в комнату. Мама лежала на диване, подложив под голову подушку, читала книгу «Анжелика и король». Я сказал:

– Привет! Зачем тебе этот мусор? Тебе что, нечего читать? Вон сколько книг… – Я кивнул на полки стенки.

– То я все уже читала. Или почти все. – Мама положила книгу на спинку дивана.

– Значит, можно перечитать.

– Можно, но не хочется. Лучше скажи, что с тобой происходит? Два дня дома не появлялся и даже не звонил.

– Ты же знаешь, работа…

– Какая это работа? Я не против, нет, дело твое, но только надо называть все своими именами. Спекуляция, а не работа.

– Хорошо, спекуляция. Но деньги приносит? Приносит. Если бы не эта спекуляция, я не знаю, как бы мы жили на твою зарплату в школе…

– А это что – жизнь? Где‑то все время пропадаешь, непонятно, с кем общаешься… Боюсь только, что свяжешься с криминалом и попадешь в тюрьму… Жил бы с нами отец – может, он бы на тебя повлиял…

Я присел на ковер рядом с диваном.

– Мам, только не надо поднимать эту тему, договорились? Все будет нормально… – Я посмотрел на мамины короткие волосы, крашеные в светло – русый цвет. У корней волос видна была седина. – Я говорю тебе, мам, все будет нормально…

– Ну, как же нормально, что это за жизнь?

– Все так сейчас живут. Время такое…

– А когда оно было другое, когда было хорошо?

Я пожал плечами, задрал голову, посмотрел на люстру. В прозрачных стеклянных плафонах скопилась пыль.

Место: Москва

Дата: 16/11/2006

Время: 13:54

Музыка: нет

Самолет снижается. Из облаков выныривают леса, шоссе с машинами, какие‑то заводы, склады или хер поймешь, что там такое. Ничего интересного. Ничего нового. Уши заложены. Я сглатываю слюну, двигаю челюстью в обе стороны – бесполезно.

Самолет опускается еще ниже. Мы летим над самой полосой. Шасси ударяются об асфальт. Несколько придурков хлопают в ладоши. Чувак и девушка вскакивают с мест, открывают багажник, ковыряются в нем. Падает пакет из «Duty Free Praha» – чуть не на голову чеху рядом с дедами. Чех злобно зыркает. Стюардесса объявляет: «Просим оставаться на местах до полной остановки самолета». Но людям – до жопы. Они уже топчутся, толкая друг друга, в проходах. Одни трындят по мобильникам, другие выколупывают из багажников шмотки. Мне некому звонить и нечего доставать из багажника – рюкзак валяется под ногами.

* * *

Маршрутка въезжает в Химки. За окном мелькают три противотанковых «ежа», тянется желто – синяя коробка «ИКЕА». С неба сыплется мокрый снег, прилипает к стеклу. На рекламном щите широко улыбается девушка. Мне на секунду кажется, что в ее улыбке есть что‑то живое, настоящее – не как у всех других «рекламных» девушек, дежурно растянувших губы. Но, наверно, просто показалось, потому что в голове творится хер знает что. И не только в голове, а еще и в животе. Надо было в аэропорту сходить просраться, но я, как дурак, побежал искать маршрутку – торопился скорей попасть в центр.

Я прислушиваюсь к радио в салоне.

– …Ну, так как передача наша называется «Первый раз», то, надеюсь, первый вопрос к нашему гостю понятен, – говорит ведущий и начинает дебильно хохотать. – Что ты там хихикаешь, Катюша, а?