— Старый сплетник, — покачала головой Хелена. — Делать ему больше нечего, как рассказывать о том, чего он в действительности не знает. — Выражение ее лица стало сердитым.

— Вы зря сердитесь на него. Он так сразу и сказал мне, что не знает всех деталей этой истории, да и никто их на острове толком не знает. Ведь с тех пор прошло столько лет. Или вам вообще не хочется говорить об этом? — вдруг спохватился он. — Вам неприятно, что ваш предок считался пиратом?

Она улыбнулась, и от этого лицо ее стало еще более прекрасным.

— Кого это может сейчас шокировать? Это стало даже романтичным — особенно после появления цикла фильмов «Пираты Карибского моря». Дело не в этом…

— А в чем же?

— Вы действительно хотите знать? — Хелена в упор посмотрела на него. — Послушайте, разве это нужно для вашего отчета?

Ее лицо находилось сейчас в опасной близости от Бьерна. Карие глаза Хелены, сверкавшие из-под густых длинных ресниц, были большими и такими темными, что казались бездонными. В них вспыхивали золотистые искорки, и Бьерн почувствовал, что ничего не хочет на свете, кроме как смотреть в эти глаза не отрываясь.

— Думаю, что да, — прошептал Бьерн.

Она снова улыбнулась.

— Ну что ж, вы, дипломаты, умеете уговаривать. Только рассказывать об этом прямо здесь, на берегу, наверное, не стоит. Пройдемте лучше в дом.

Бьерн шагнул вслед за Хеленой внутрь домика с желтыми стенами и оказался в просторной гостиной. Она была пропитана свежестью моря, причудливо смешанной с запахом каких-то душистых трав.

— Как приятно у вас пахнет, — почти против воли вырвалось у Бьерна.

— Когда живешь рядом с морем, то весь воздух кажется пропитанным запахом соли и водорослей. Поэтому я специально набираю в лесу и на лугах особые травы — розовый чабрец, тимьян, мяту, вереск — и развешиваю все это под потолком. — Она указала рукой на небольшие аккуратные пучки трав. — И получается здорово, не правда ли?

— Очень, — совершенно искренне сказал он.

— Садитесь, пожалуйста. — Она указала ему широкое удобное кресло.

Он сел, и кресло, казалось, поглотило его целиком. Бьерн давно не ощущал себя так уютно.

— И ответьте мне на один вопрос, но только честно. Идет?

— Идет, — без раздумий вымолвил он.

— Вы пьете? Я имею в виду алкоголь.

— Да.

— Тогда я угощу вас не тем пойлом, которое у нас теперь везде рекламируют, а настоящей настойкой, которую исстари делали на Фредериксе. Именно она, а не этот дешевый шнапс, составляет истинную гордость острова. — Хелена лукаво взглянула на него. — Вам придется ее выпить, потому что без этого, боюсь, вы просто не сможете поверить в то, что я собираюсь вам рассказать.

— Но почему?

Она назидательно подняла вверх палец.

— Подождите, когда я начну рассказывать.

Она подвинула стул и, встав на него, распахнула створки старого резного шкафчика. Пока она стояла на стуле, подол ее белого платья невольно натянулся, и Бьерну бросились в глаза ее ноги — очень красивые, с высоким подъемом, невероятно стройные и длинные. Он с трудом заставил себя отвести глаза и посмотреть на противоположную стену, на которой висел какой-то старый морской пейзаж.

— Красивая картина, — пробормотал он. Перед его глазами, однако, по-прежнему стояли стройные ноги Хелены.

— Вам понравилось? Эту картину написал мой прапрадедушка. У него был настоящий талант. Жаль только, — она вздохнула, — он рано погиб.

— Как? — чувствуя себя немного неловко, спросил Бьерн.

— Утонул, — коротко ответила Хелена. — Это самая обычная смерть в наших краях. Держите бокал. — Она подвинула к нему хрустальный фужер на высокой тонкой ножке. — А вот то, чем я хотела вас угостить. — Хелена торжественно водрузила на стол пузатую бутыль, наполненную прозрачной жидкостью слегка желтоватого оттенка.

— Это и есть настоящая гордость острова — настойка «Фредериксе». Когда-то здесь даже торговали ею. Возили в Германию, в царскую Россию, в вашу Швецию. Только сейчас секрет ее производства, кажется, почти утрачен.

— Утрачен? Но ведь то, что вы держите в руках, реально существует.

— Это лишь остатки былой роскоши, — с горечью усмехнулась Хелена. — Знаете, так иногда находят на морском дне древнегреческие или древнеримские амфоры с вином, пролежавшие в морской воде несколько тысяч лет. В них сохранилось древнее вино, которое пили, может быть, Цезарь, Цицерон, Сенека. Но таких амфор все равно лишь единицы.

— А почему вы считаете, что эта настойка такая же редкость, как те древние амфоры?

— Все дело в травах. Они когда-то в изобилии росли на острове, но теперь с каждым годом их становится все меньше и меньше. Причем никакие меры по охране природы не помогают. Говорят, нарушена экология всего Балтийского моря. Поэтому травы вымирают. Может, вы один из последних, кто пьет эту настойку. — Она наполнила бокал Бьерна.

— А… вы сами?

— Мне нельзя пить много. Лишь на донышке маленькой рюмочки. Вечером мне снова придется выходить в море.

— Понятно. — Бьерн высоко поднял бокал. — За ваше здоровье!

— И за ваше — тоже.

Бьерн проглотил обжигающую жидкость. На мгновение у него даже выступили слезы на глазах. Но лишь на одно мгновение. А потом по всему телу разлилось необыкновенно приятное ощущение тепла. Вкус у настойки оказался по-настоящему восхитительным.

— Понравилось? — с улыбкой посмотрела на него Хелена. — Ну что ж, тогда я налью вам еще. Только не спешите, иначе, боюсь, вы не сможете понять то, о чем я собираюсь вам поведать.

— Да, — кивнул Бьерн, — вы очень заинтриговали меня, Хелена. Вы сказали, вас не беспокоит, что ваш предок был корсаром. Так в чем же состоит главная тайна вашего происхождения?

— Вы правы. — Ее глаза чуть затуманились. — То, что мой прапрапрадедушка Тристан де Рошфор де ла Валетт был пиратом и грабил и захватывал морские суда, не самое главное. Все дело в том, что он был… — она понизила голос, — братом Жозефины Богарне.

— Жозефины Богарне? — переспросил потрясенный Бьерн. — Жены Наполеона?

— Да. Ведь эта тема вам знакома, не правда ли? Основателем нынешней королевской династии Швеции являлся один из наполеоновских маршалов, Жан-Батист Бернадотт. Он взошел на шведский престол под именем Карла XVI, не так ли? Нынешний король Карл Густав XVI, которому как главе государства вы служите в качестве дипломата, его прямой потомок, верно?

— Абсолютно верно. Но почему… почему никто об этом не знает?

— Потому что я не хочу, чтобы кто-то об этом знал, — отрезала она. — Поднимется глупая шумиха, которая вскоре спадет, не оставив после себя ничего, кроме ощущения суеты и разочарования. А я совсем этого не хочу. Ведь, в конце концов, Тристан де Рошфор де ла Валетт был не родным братом Жозефины, которую у них дома на Мартинике звали Жозефина Мария Роза Таше де ла Пажери, а двоюродным.