— Вот и хорошо.

Профессор говорил с едва заметным иностранным акцентом. София задержала свой взгляд на его необычном костюме, словно позаимствованном из девятнадцатого века. На нем был жилет с цепочкой от карманных часов на самом видном месте, черные брюки и длинный темный пиджак. Девочка инстинктивно прониклась симпатией к этому человеку, который был выше ее не более чем на два-три сантиметра.

— Отец господина профессора немец, а мать — итальянка. Он долгое время жил в Баварском Монако, где провел большую часть своих исследовательских работ по антропологии. Он — светило в своей области и широко известен в культурных кругах.

— Это уж слишком, — с искренней скромностью запротестовал профессор.

— Он знал твоего отца и явился сюда по долгу дружбы, связывавшей их когда-то. София, этот человек долго разыскивал тебя, как раз для того, чтобы воздать должное этой старой дружбе, и вот наконец нашел, и теперь он здесь, чтобы познакомиться с тобой и забрать от нас.

София переводила взгляд с профессора на сестру Пруденцию и обратно. Монахиня, как всегда, выглядела совершенно невозмутимой и строгой, в то время как мужчина стоял покачиваясь, отчего поскрипывали его туфли, и пристально смотрел на девочку.

— Господин профессор нарочно попросил меня дать ему возможность поговорить с тобой, и я пошла навстречу его пожеланию. Полагаю, что и у тебя есть о чем спросить его, поэтому я оставляю вас наедине.

Прежде чем покинуть комнату, директриса бросила на Софию холодный взгляд, полный невысказанных слов. В ответ девочка, распрямив плечи, потупила свой взор. Ей следовало бы произвести хорошее впечатление на прощание, но она чувствовала, что ей это плохо удается. Затем дверь с грохотом закрылась, и в кабинете повисла странная тишина. Скрип профессорских туфель был единственным звуком, раздававшимся в помещении.

— Что ж, хорошо, — сказал господин Шлафен спустя некоторое время.

София стояла, заламывая руки. Она знала, что должна выйти из ступора, что-то сказать, показать свой ум, доброжелательный характер.

— Наша аббатиса, как это получше выразиться, человек прямой, не так ли?

Профессор подмигнул девочке, и та смущенно улыбнулась. Это, конечно, так и было, но она никогда еще не слышала, чтобы кто-то позволял себе подобное замечание в адрес сестры Пруденции.

— Присядем, — предложил профессор, беря стул и садясь, элегантно закинув ногу на ногу.

София примостилась на другой стул.

— Ну? Приехал какой-то иностранец, который хочет тебя удочерить, а ты даже ни о чем его не спрашиваешь?

Девочка подняла глаза, чувствуя себя непоправимой идиоткой. Но профессор продолжал приветливо улыбаться.

— А вы уверены, что хотите удочерить именно меня? — наконец спросила София.

Мужчина разразился смехом, сотрясаясь всем телом, и девочка испугалась. Опустив плечи, она спрятала руки под коленями, проклиная себя за то, что задала такой нелепый детский вопрос.

— У тебя настолько заниженная самооценка? — спросил профессор, успокаиваясь и вытирая слезу с уголка глаза.

— Да. — Она ответила искренне и не задумываясь.

— Ну уж, София, ты ошибаешься, и при этом очень сильно. — Внезапно профессор стал серьезным. — В любом случае именно тебя я хочу удочерить, и никого другого. Поверь мне, другой такой, как ты, нет, — добавил он, подмигивая девочке.

София смущенно улыбнулась.

— Вы и в самом деле были знакомы с моим отцом?

— И не только с твоим отцом. Я знал всех твоих предков и, если хочешь, всю твою историю.

— Но его, — стояла на своем София, — его-то вы знали лично?

Профессор внимательно посмотрел на девочку:

— Ты ведь не знала, кем он был, не так ли?

София снова сжалась, сидя на своем стуле.

— Нет, я всю жизнь прожила здесь, с шести месяцев. Я ничего не знаю о своих близких: ни о живых, ни о мертвых…

— Твой отец умер много лет тому назад. Это был особый человек, и он, так же как и ты, ничего не ведал о своем таланте. Это у вас семейное — недооценивать себя, — улыбнулся Георг Шлафен, а потом снова сделался серьезным. — Он погиб в автокатастрофе, но я поклялся, что позабочусь о тебе.

— А моя мать?

— Мне очень жаль, но я никогда не был с ней знаком.

Ответ профессора на этот раз прозвучал как-то уклончиво.

— А… какой он был? — импульсивно спросила она. — Я отца имею в виду.

Казалось, профессор на мгновение окунулся в воспоминания.

— Ты очень похожа на него. Те же глаза и волосы, а вот веснушки, полагаю, достались тебе в наследство от твоей матери.

«Да уж, малоприятное наследство», — подумала про себя София.

— Но главное, и у тебя и у твоего отца есть кое-что общее. — И он пальцем указал на родинку у Софии между бровями.

Их взгляды встретились, и девочка смотрела на профессора до тех пор, пока у нее не стало двоиться в глазах, и ей даже пришлось их потереть, чтобы избавиться от наваждения. Мужчина усмехнулся.

— Не думала, что родинки могут передаваться по наследству…

— Некоторые могут, — уверенно произнес профессор.

И они оба вновь замолчали.

После невнятного бормотания профессор обронил «Что ж, хорошо», а потом спросил, как у Софии обстоят дела с учебой, и она замерла, словно на экзамене. А что, если она ответит неправильно и покажет себя полной невеждой?

И девочка принялась бормотать что-то невнятное по поводу занятий в приютской школе, аккуратно избегая упоминаний об оценках и пытаясь давать общие ответы.

Но профессор довольно скоро ее прервал.

— А что тебе известно об астрономии? — спросил он.

София растерялась от неожиданности. Этот предмет не значился в ряду дисциплин, которые преподавали в их школе учащимся средних классов; видимо, в Германии дела обстоят иначе.

— Ну, иногда я смотрю на звезды…

Она искала их на небе, но освещение Рима почти полностью их затмевало. Девочке с трудом удавалось разглядеть лишь Большую Медведицу, а иногда Орион, так похожий на огромную кофеварку.

— Хорошо, но что ты сама об этом знаешь?

София втянула голову в плечи.

— Ну… в общем…

— А о ботанике? — не отступал профессор.

София вспомнила о том, что в начальных классах они выращивали кустики фасоли.

— Я кое-что знаю об овощах. Монахини учили нас ухаживать за съедобными растениями, — смущенно ответила девочка.

— Гм… — Профессор прищурил глаза, словно стараясь рассмотреть ее получше. — А о мифологии? О норвежских мифах, греческих легендах?