― А вы беспощадны, рейва Калвина, ― усмехнулся криво. 

― Правда всегда болезненна, ― качнула головой няня. ― Вы простите меня, нэйт, за резкость. Я своих девочек защитить хочу. Только не дали Четверо сил… 

― Все! Хватит разговоров! ― Анналейса притопнула ногой. ― Что у нас на ужин, няня? Мы с Дьярви весь день на ногах, проголодались, пока бегали по Шарсолу. 

Рейва Калвина будто опомнилась. Лицо ее смягчилось, расправилось. 

― Накормим спасителя нашего. Все ж не чужой человек теперь, хоть и маг. Веди мужа в дом, Лейса. 

Анналейса кивнула. Взяла Эйлерта за руку, ласково сжала его пальцы:

― Пойдем, муж. Разреши поухаживать за тобой на правах хозяйки. 

Эйлерт тряхнул головой, прогоняя неприятное тянущее чувство, будто сделал что-то не так. Проходя мимо маленькой Мауры, провел ладонью по ее волосам:

― Ты явно такой же красавицей вырастешь, как твоя старшая сестричка. Глаза у тебя точь-в-точь как у Лейсы! 

― Няня говорит, у нашей мамы такие же глаза были, ― девочка ухватилась за его ладонь, зашагала рядом. ― А ты совсем-совсем не боишься драконов? Когда они в последний раз прилетали, я совсем маленькая была. Ничего не помню! А Лейса помнит, но она их только издалека видела!

В голосе малышки смешались любопытство, страх и сожаление. 

― Боюсь, ― признался Эйлерт, и его вдруг отпустило. Снова стало легко, хоть и грустно. ― Все боятся. Но, знаешь, как говорят бывалые воины? Глаза боятся, а руки делают! Вот и я сделаю все, чтобы ты и в этот раз драконов не увидела. 

Кухня, куда привела его Лейса, была не слишком просторной, но места для крепкого обеденного стола в ней хватило. Жена показала магу глиняный рукомойник, подала свежее полотенце, усадила во главе стола. После сама сполоснула руки и стала хлопотать, выставляя на деревянную столешницу, покрытую грубой, но чистой скатертью из беленого полотна глиняные миски, плошки и кружки.

Няня тоже в стороне не осталась: нарезала крупными ломтями пышный серый хлеб, принесла из погреба кувшин с сидром, кусок копченого окорока, соленые грибы, вынула из печи жаркое в чугунном котелке, разложила по мискам. Села напротив Эйлерта, приглашающе повела рукой:

― Утолите голод, нэйт Дьярви. Пусть ваш живот будет полон, а сила ― безгранична.

За едой почти не разговаривали. Только малышка Маура время от времени пыталась задавать Эйлерту разные вопросы, но тут уже и Лейса, и няня объединились и в один голос напоминали девочке, что за столом болтать не принято. 

А после ужина Эйлерт вспомнил еще об одном деле.

― Лейса, дай-ка мне свой амулет и покажи, где у вас уединиться можно. Магия Ночи не любит лишних глаз. 

Анналейса передала ему амулет и повела его в другую половину дома.

― Вот тут у нас мастерская, ― показала комнату, в которой из обстановки были только гончарный круг, ящики с глиной, рабочий стол да пара стульев. ― Зажечь светильник? 

― Не нужно. Дай мне половину хвали, синеглазка. Настрою амулет, а потом… ― он не договорил, а поймал ладонями лицо жены, сжал несильно и показал делом, что ее ждет в самом ближайшем будущем. 

На этот раз их поцелую никто не помешал, а потому оторвались они друг от друга далеко не сразу. А когда оторвались ― оба запыхались, раскраснелись и дышали тяжело, прерывисто. 

― Ступай, ― Эйлерт подтолкнул Лейсу к выходу. ― Пора мне делом заняться. 

Лейса убежала и вернулась, как и было велено, через половину хвали. 

― Заходи, ― позвал маг, заслышав шаги жены за дверью. ― Принимай работу. 

Она подошла ― одетая по-домашнему в одно тонкое платье, с влажными волосами, от которых пахло летними травами. Взяла амулет, повесила на шею. 

― Ты, может, тоже помыться хочешь? ― предложила заботливо. ― И сегодня с дороги, и завтра ― в дорогу. Няня с Маурой уже спать пошли, не помешают. 

― Не откажусь, особенно если одна очаровательная красотка мне компанию составит, ― Эйлерт положил ладони на тонкую талию Анналейсы, прижался к жене всем телом, зарылся носом в волнистые пряди темных волос. ― Поможешь мне, Лейса?

Сладкое предвкушение снова овладело его телом. Сердце ускорилось, застучало громко, взволнованно. Мальчиком нэйт Вебранд давно не был, но учеба в военной академии не оставляла свободы для ночных развлечений, так что соскучиться по женской ласке он успел сильно. Теперь он даже благословлял случай, который привел его в дом гончара, в нежные объятия синеглазки.

― Помогу, ― пообещала та. Погладила кончиками пальцев его брови, скулы, губы, разглядывая их в слабом неровном свете масляной лампы, будто старалась запомнить сейчас и навсегда. ― Ты красивый.

Он не удивился, когда жена повела его через черный ход на улицу ― на задний двор. В столице, в родительском доме и в академии, да и в крепости Шарсола вода подавалась в жилые комнаты по трубам и согревалась в специальных железных печах с топкой, расположенной под баком. 

Простые жители Шарсола такой роскоши позволить себе никак не могли. Но зато, как и в других городах королевства, нашли более простой способ: наполняли водой баки, установленные на небольшой вышке. Солнце согревало баки и воду в них. Только зимой, когда приходили северные ветра и приносили с собой холодные дожди, пользоваться летним душем становилось невозможно. Но с ранней весны и до поздней осени солнечного тепла хватало, чтобы основательно прогреть воду.

Эйлерту уже приходилось мыться в таком душе ― во времена трехлетней войны, в доме местного жителя, на постой к которому отправили самого Эйлерта и трех его товарищей. Так что теперь он не растерялся и не удивился. Зашел за деревянную загородку, поманил за собой жену:

― Не робей, Лейса. У нас, магов, все как у обычных мужчин: две руки, две ноги, голова и прочие части тела. Помогай, раз обещала! 

Синеглазка все же на миг смутилась, но тут же справилась с собой, подошла вплотную, стала развязывать шнурки его замшевого дублета. Ловкие женские пальцы справлялись с этой задачей играючи. А пока она возилась, Эйлерт одной рукой откинул с ее плеч тяжелые густые локоны, а другой принялся поглаживать нежную шею.

Прикасаться к теплой бархатистой коже жены было одно удовольствие! …почти незнакомое. Не испытывал он прежде к женщинам таких чувств, чтобы хотелось ласкать их и нежить бесконечно. Теперь же, когда каждое мгновение было пронизано пониманием, что все это ― в последний раз, ощущения непонятным образом усилились многократно. 

Эйлерта разрывало на части от желания поспешить и от мрачной решимости не торопиться, наслаждаться как можно дольше каждой улыбкой, каждым соприкосновением губ, каждым движением и вздохом. Сдерживаемая чуть не с самого утра страсть распухала в нем, разрасталась темным грозовым облаком ― потрескивающим от напряжения, полным небесного огня и тяжелых водяных капель.