– Привет, – выдохнул я.

Трудно сказать, почему она тогда не ударила сразу. По ее представлениям, как я позже стал их понимать, это было бы правильно и, более того, вполне естественно. Воин должен был отразить первый, так называемый проверочный выпад. Но она не ударила и тем самым, вероятно, сохранила мне жизнь. А уже в следующую секунду в проеме дверей вырос Геррик и, гораздо лучше меня оценив ситуацию, быстро сказал:

– Это – моя сестра, Алиса…

– Ну ты даешь… – только и вымолвил я, с трудом переведя дух. – Мог хотя бы предупредить…

С шорохом завалилась на бок осевшая сумка с продуктами. Никто даже не дрогнул. Однако глаза у Алисы расширились и налились необыкновенной, в отличие от Геррика, синевой. Кинжал куда-то исчез. Лицо из мраморной маски превратилось в обыкновенное, человеческое. Она, кажется, растерялась и, отступая на шаг, одновременно выдвинув вперед ногу в кроссовке, сделала нечто вроде придворного книксена.

– Простите, милорд, я не знала… – вспыхнула, поймав странный взгляд Геррика. – Еще раз простите, милорд, я делаю что-то не так? Это не по зломыслию, ваша милость. Я не имела чести быть вам представленной. Будьте снисходительны к бедной провинциалке. В каждом Доме – свои обычаи…

Она по-ученически беспомощно посмотрела на Геррика. Тот, как простуженный, трубно кашлянул.

– Это не лорд… кгм… сестра…

– Не лорд?

– Кгм… Извини…

Тогда Алиса стремительно выпрямилась. И голос ее зазвенел, будто натянутая струна.

– Какого черта! – воскликнула она в негодовании. – Значит, я, как в цирке, выламываюсь перед простолюдином? Ты чересчур мягок, брат! У них и так слишком много данных им прав. Если это простолюдин, то почему он обращается к тебе на «ты»? Почему он непочтительно отвечает и почему он не называет тебя «мой господин»?!

– Он спас мне жизнь, – с запинкой пояснил Геррик. – Он сражался рядом со мной. Он – достоин. И я… Я посвятил его в воины…

Взгляд Алисы стал испытующим.

– Это посвящение… Оно было официальным?

– В какой-то мере, сестра…

– Ах, вот как!..

– Я тебе потом все объясню, – поспешно сказал Геррик. С некоторым удивлением я отметил, что он тоже слегка покраснел. А с лица слетело высокомерие, и оно стало несчастным. – Пока оставим этот разговор, сестра…

Обо мне они как будто забыли.

Я нагнулся и начал разбирать сумку с продуктами. Достал творог, молоко, плоскую упаковку сыра.

В конце концов, я был у себя дома.

Геррик, видимо, тоже что-то почувствовал. Лицо его стало не просто несчастным, а как бы даже страдающим.

Он, чуть задыхаясь, сказал:

– Наверное, мы тебя очень обременяем, Рыжик. Скажи слово – и мы с сестрой сразу уйдем. У тебя нет перед нами никаких обязательств.

Он еще никогда не говорил со мной так. У него даже голос – немного дрожал.

Я посмотрел на него – он кивнул. Я посмотрел на Алису – она молча и непреклонно ждала. Я посмотрел в окно – крупные тревожные звезды горели над городом. Небо очистилось, и крыши чуть серебрились лунным отблеском сентября.

Черный ветер обрывал листву на канале.

Был вечер Земли.

Половина девятого.

– Оставайтесь, – тихо сказал я.

6

Не знаю, прав я был или нет. Я уже говорил, что те события, в которые меня затянуло, начинали нравиться мне все меньше и меньше. В них теперь ощущался мерзкий вкус крови. И если бы в тот момент я мог рассуждать здраво и хладнокровно, я, скорее всего, попробовал бы расстаться со своими неожиданными гостями. Приключение приключением, гостеприимство гостеприимством, но всему должен быть разумный предел. Нельзя выходить за границы допустимого риска. Это уже не приключение, это борьба не на жизнь, а на смерть. Причем значительно вероятней, что – на смерть, а не на жизнь. Это если, конечно, рассуждать здраво и хладнокровно. Однако в тот момент я не мог рассуждать здраво и хладнокровно. Синева Алисиных глаз окатила меня, и я понял, что никакие будущие опасности просто не имеют значения. Что такое будущие опасности, когда загорается в глазах подобная синева? Я понял, что пропал сразу и на всю жизнь. И если Алиса захочет, я буду сражаться со всеми спецслужбами мира одновременно. И со всеми басохами, если таковые соблаговолят обратить на меня внимание. Потому что есть женщины, ради которых следует совершить подвиг. И Алиса, как я сразу почувствовал, была одной из таких женщин. Принцесса – это ведь не красивая выдумка сказочников. Принцессы действительно существуют, просто в жизни они встречаются крайне редко. И я также отчетливо понимал, что – на жизнь или на смерть, – но здесь у меня нет почти никаких шансов. Ей был нужен не я, ей был нужен лорд, как они там себя называют. Ей был нужен воин, способный мужественно взять меч в руки. А что я? Мешковатый и застенчивый человек в мятой рубашке, в джинсах, пузырящихся на коленях, в разваливающихся старых кроссовках. Не в одежде, разумеется, дело, но уже по тому, как человек одет и как он держится, можно сразу сказать, что он собой представляет. Алиса и сказала непроизвольно – скользнула по мне, как по мебели, равнодушным взглядом и отвернулась. Я был недостоин ее внимания. И, наверное, мы все-таки расстались бы через некоторое время – ночью, лежа без сна и глядя на звезды, я непрерывно думал об этом, – она сохранилась бы в моей памяти молнией, просквозившей по скучной обыденности (живи с молнией, как выразился один забытый ныне английский писатель), она исчезла бы навсегда и я вспоминал бы о ней лишь такими изматывающими сердце ночами – как о том, что могло бы быть, и чего, к сожалению, не было, но на другой день неожиданно произошли два события, которые, как я теперь понимаю, изменили мою жизнь окончательно и бесповоротно.

Утром, когда Алиса, объявив, что «мальчики, да оказывается, у вас тут есть нечего; вот что значит – мужчины сами о себе не в состоянии позаботиться», – отказавшись от моих денег, объяснив, что деньги у нее как раз есть, умчалась в магазин, чтобы купить хотя бы яйца и молоко, я, видимо находясь еще под воздействием бессонной ночи, ехидно и вместе с тем обиженно спросил Геррика:

– Когда это ты меня посвятил? Я что-то не припоминаю…

Честно говоря, я от него ничего не требовал. У них свои правила жизни, у меня – свои. Однако Геррик после моих слов как бы окаменел – просидел так секунду, а потом встал и молча ушел к себе в комнату.

Я думал, что он на меня обиделся, – все-таки так, с сарказмом, я с ним до сих пор не разговаривал, но минут, наверное, через пять дверь из комнаты распахнулась, Геррик вырос на пороге, угрюмый, сосредоточенный, и, как вчера Алиса, обдав меня сияющей голубизной, мрачновато предложил:

– Заходи…

Она даже переоделся по такому случаю. Теперь на нем была та кожаная безрукавка, в которой я его впервые увидел, кожаные же (или из чего-то напоминающего кожу) джинсы и уже упоминавшиеся сапожки с металлическими заклепками. Но все – чистое, в отличие от первого раза, точно выстиранное, без каких-либо следов крови. Льняные шелковистые волосы спадают на плечи. На безымянном пальце – массивный перстень с синим, удивительно искристым камнем.