— Иначе говоря, они чуют ваше приближение, как добыча чует хищника на ветру, — сказал Байл. Его это, кажется, позабавило, — И? Разве твой новый повелитель не рад этому? Касперос Тельмар, которого я знал, пил страх, как сладчайший нектар.

— Он рад, но проблемы это не решает. Мир-корабль быстр. Он сбежит туда, куда флот Блистательного последовать не сможет. Вы знаете, о чем я.

По лицу Байла было видно, что он знает. Эльдары обладали технологиями подпространственного перемещения, недоступными человечеству. Они могли в мгновение ока перелететь из одного конца системы в другую. Такой способ путешествия был опасен, но не больше, чем продолжительная атака.

— Ближе к делу, Олеандр. Я начинаю скучать.

— Я знаю, что у вас есть много генетического материала, обладающего психической чувствительностью, — продолжил Олеандр. Он знал это, потому что время от времени сам помогал Байлу собирать его. Резервуары с питательной жидкостью в хранилищах Байла содержали сырье, собранное с целых народов, включая биологические пробы от ведьм и мутантов, всегда скрывающихся среди людей, — Материалы, которые можно использовать для достижения общих целей, если вы того пожелаете.

Байл подал знак, и пробирочники разбежались, хрюкая и чирикая. Теперь он был облачен в полный комплект брони, но даже в ней выглядел худым, как скелет, и напоминал насекомое-паразита, прячущегося в скорлупе своей последней жертвы. Доспехи его давно уже не бывали в заботливых руках серва. Темно-аметистовый поблек, а в некоторых местах из-под краски проглядывал голый керамит. Один пробирочник вынес ему сложенную стопку темной кожи, и Байл накинул ее на себя с почти высокомерным изяществом. Плащ из кричащих лиц, отобранных у мертвых и умиравших, был единственным проявлением его тщеславия.

Олеандр некоторое время смотрел, как лица растягиваются и изгибаются при каждом движении Байла.

— Ты знаешь, как найти этот мир-корабль? — спросил Байл спустя некоторое время.

— Да. Найти его несложно. Проблема — незамеченным подобраться для атаки. И моих скромных умений для ее решения не хватает. — Олеандр поклонился, — А потому я приполз обратно с обнаженным горлом и поднятыми руками, чтобы умолять вас о помощи, о мой повелитель.

— И опять это слово. Ты не мой раб, Олеандр. Уважай себя хоть немного. И все же… интересная задача. И заманчивая награда за ее решение, — Байл несколько секунд разглядывал его. — Я уже много месяцев не покидал базу и так долго не использовал свои инструменты, что они, должно быть, притупились. Между тем славные сражения моей молодости вспоминаются со все большей ностальгией… как и крики скота, когда берешь у него образцы для исследований.

— Значит, вы поможете мне, повелитель?

— Это значит, что я подумаю над этим, Олеандр.

Фабий отвернулся от своего бывшего ученика, борясь с улыбкой, которая грозила показаться на землистом лице. Он оперся на диагностический стол и сделал вид, что изучает раковые образования, извлеченные из собственных внутренностей. Предложение выглядело достаточно простым. Уже это вызывало у Байла подозрения. Ничто никогда не было просто. Изыскания давно его этому научили.

Олеандр принес ему интересную задачу. Байл видел не меньше десятка решений, и ни одно не требовало отправляться на старый мир, рискуя жизнью, если не хуже, чтобы спросить совета у бывшего повелителя. Зачем тогда он приехал? Чтобы протянуть оливковую ветвь? Извиниться за прошлые проступки? Но речь шла об Олеандре, поэтому Байл тут же отмел эти варианты.

Олеандр присоединился к нему одним из первых. Одним из первых понял, чего Байл пытается достичь. Многие апотекарии под его командованием слишком легко становились рабами мимолетнейших прихотей. Они не выдерживали груза возможностей и уединялись, чтобы проводить ненужные операции над собой или другими исключительно ради удовольствия. Но не Олеандр. Олеандр прекрасно видел: какие дороги им открываются, и присоединился к Байлу в его трудах. Пока не решил использовать плоды этих трудов в своих интересах и не был изгнан за эту наглость.

В каком бы состоянии ни находилось тело Фабия, разум работал безупречно. За микросекунды он составил список возможных ответов, проанализировал их и отбросил ненужные. Ловушка? Может быть. Остатки Третьего легиона особой любви к нему не питали, несмотря на все, что он для них сделал. Сам Фулгрим назначил награду за голову своего бывшего апотекария. Впрочем, после катастрофы на Коразине желающих получить ее поубавилось. Не говоря уже о Граде Песнопений.

Он закрыл глаза, вспоминая, как умирающий фрегат врезался носом в сердце их цитадели. В тот день потери не ограничились одним миром. Третий легион перестал существовать как единая сущность, когда Эзекиль Абаддон решил покарать Байла за попытку исправить ошибки прошлого. Он сжал кулаки. В тот день Разоритель оправдал свое прозвище. Больше века работы оказались уничтожены одним не в меру ретивым бандитом в обносках своего генетического отца.

Но в эти дни его враги были многочисленны и разнообразны. Они носили все цвета, не только черный или пурпурный. Темный Совет Сикаруса, Лернейские агенты, альянс толийских ульев… все хотели убить его или, что еще хуже, подчинить. Прошлые ошибки и промахи не отпускали его. Он никогда не стремился к узам братства, и теперь за это приходилось платить. Он подумал об огромных биохранилищах, спрятанных глубоко внизу, и тысячах геносемян, которые там содержались. Что бы он ни натворил, многие по-прежнему считали его выдающимся специалистом в своем деле. Пока что его услуги, благодаря которым предательские легионы до сих пор не обратились в ничто, обеспечивали ему безопасность.

Но он подозревал, что скоро этого окажется недостаточно. Он не был единственным в этой области, лишь величайшим, и приближались времена, когда потребность в количестве перевесит стремление к качеству.

Где-то в области почек вдруг кольнуло так, что он моргнул. Фабий мыслью активировал хирургеон, и шприц ввел ему в шею мягкий стимулятор. Он коротко выдохнул, а хирургеон тихо щелкнул, радуясь, что помог.

Он лично создал это хитроумное устройство. Оно держалось за его плечи и позвоночник с такой силой, что Байл порой сам удивлялся, а паучьи конечности иногда казались разумными. Учитывая все, что было известно об Оке, следовало ожидать, что устройство со временем обретет подобие разума. В конце концов, хирургеон был запрограммирован учиться — вопрос был лишь в том, чему он учится.

Изредка, когда Байл позволял себе вздремнуть, ему снилось, как устройство отделяется от него и бегает по апотекариону, проводя собственные исследования и улучшая себя. А иногда, оставаясь наедине с самим собой, он начинал подозревать, что его нерегулярные вспышки боли — это работа хирургеона, а не симптомы изнашивающегося организма.

Байл отбросил эту мысль. У локтя что-то хрюкнуло, и он посмотрел вниз. Чуть позади жался пробирочник и, громко сопя, протягивал ему ларец из бронзы и кости. Внутри лежал посох, увенчанный черепом. Байл со вздохом взял оружие, которое издавало зловещее, жадное гудение. Оно страстно хотело, чтобы им воспользовались.