Сожаление проходит через его черты.

«Мне жаль…»

«Не надо, папа. Пожалуйста. Это просто еще одна новая школа. Я справлюсь.»

Он не выглядит довольным этим, но принимает это и, поцеловав меня в лоб, отходит в сторону.

«Если я тебе понадоблюсь, позвони мне. У Кэлвина тоже есть с собой телефон», — говорит он, имея в виду нашего начальника службы безопасности, который переехал к нам.

«Все будет хорошо. Я уверена, что смогу справиться с элитными подростками Лондона».

«Я уверен, что ты сможешь, милая. Хорошего дня. Сегодня вечером Энджи приготовит твое любимое блюдо.»

«Отлично. Я с нетерпением жду этого».

С улыбкой, которую я на самом деле не чувствую, я направляюсь к входной двери.

Все меняется, когда я смотрю на то, что меня ждет.

Моя новая машина.

Гладкие линии моего нового Porsche 911 вызывают искреннюю улыбку на моих губах и заставляют мои мышцы напрягаться, чтобы опуститься на водительское сиденье и посмотреть, на что она способна.

Она матово-черная, точно такая же, как та, которую я был вынужден оставить, но она более новая модель, и я не могу дождаться, чтобы увидеть различия.

Мурлыканье двигателя и невероятно мягкие сиденья из красной кожи делают поездку в мою новую школу почти приятной.

Когда я подъезжаю, парковка почти заполнена, указывая на тот факт, что мой сверхдлинный объезд здесь, вероятно, был слишком длинным.

В отличие от школьных парковок, к которым я привыкла, здесь нет ржавых машин. Вместо этого здесь полно первоклассных BMW, Mercedes, Jaguars и любых других дорогих марок и моделей, которые я могу придумать, включая несколько Aston Martins и даже Bentley.

«Ну, ты точно больше не в Канзасе, Дукас», — бормочу я себе под нос, заглушая двигатель и глядя на учеников, одетых так же, как и я, слоняющихся без дела и ожидающих начала дня.

С высоко поднятой головой я вылезаю из машины, перекидываю сумочку через плечо и направляюсь к главным дверям.

На прошлой неделе я приходила сюда с папой, чтобы оформить все документы для моего зачисления и принять решение о предметах, которые я хотела бы изучать, но тогда место было пустынным, полная противоположность тому, что здесь сейчас.

Я чувствую взгляды других учеников, когда иду к стойке регистрации, но не отвечаю на их внимание. Я просто сосредотачиваюсь на том, куда мне нужно идти. То есть до тех пор, пока покалывание не пробежит по левой стороне моего тела, и у меня не останется выбора, кроме как посмотреть, что его вызвало.

Я сразу же сожалею об этом, потому что я сразу натыкаюсь на пару темных, сердитых глаз, которые я узнала бы где угодно.

Он встает со скамейки, на которой сидит, и делает шаг ко мне, его растущий гнев искажает его теперь хорошо видимое лицо. Это даже более угловато, чем я думала в темноте.

Он великолепен. Действительно чертовски великолепен.

Опуская глаза ниже, я замечаю его расстегнутый воротник и свободно свисающий галстук. На нем нет блейзера, а вместо этого рукава его белой рубашки закатаны до локтей, открывая сильные, мускулистые, покрытые татуировками предплечья, которые я не смогла увидеть на кладбище, пока не добралась до его узких брюк, обтягивающих его длинные ноги.

У меня действительно не было шансов против него в ту ночь, не так ли?

Только когда он оказывается прямо передо мной, я понимаю, что он двигался не один, потому что по бокам от него еще четверо парней.

«Это она?» — спрашивает один из них со своим мягким британским акцентом.

— Да, — протягивает он, пожирая меня глазами. Но я не думаю, что это для того, чтобы съесть меня, как он сделал той ночью. Его голод сейчас смертельно опасен, и у меня по спине пробегает дрожь страха, и мне нужно многое, чтобы заставить меня так реагировать, так что это действительно о чем-то говорит.

«Ты должна бежать, пока у тебя есть шанс, Чертовка. Ты только что написала собственное свидетельство о смерти, ступив на территорию Найтс-Ридж».