К нам подошли инспектор Лакворт и мисс Адлер.

– Что-нибудь обнаружил, Броуз? – спросил Лакворт. Голос его все еще звучал недовольно, но, похоже, инспектор сдался.

– Много чего, – ответил Грейлинг. – Смерть наступила четыре часа назад…

– Скорее всего, три, – вмешалась я, – судя по ее пальцам.

Он бросил на меня взгляд, и его серые глаза оказались настолько близко, что я смогла разглядеть янтарные пятнышки на радужке.

– Я измерил температуру вот этим устройством, – объяснил он, вытащив тонкий серебряный инструмент из кармана своего жилета, – оно показывает, что тело начало остывать как минимум четыре часа назад.

Проклятье. Я замолчала и кивнула в знак согласия, стараясь не смотреть на прибор со слишком явным интересом. Я никогда раньше не видела этот блестящий и полезный инструмент. И хотя мой собственный термометр был примитивным, я решила, что больше никогда не оставлю его дома. Устанавливать время смерти с его помощью намного проще, чем оценивая трупное окоченение.

– Как я уже говорил, – продолжил Грейлинг спокойным голосом, с легким намеком на шотландский акцент, – смерть наступила сегодня приблизительно в девять часов вечера вследствие раны на левом запястье, по всей видимости, нанесенной самостоятельно.

– Самоубийство? – произнес Лакворт, и его лицо приобрело внимательное и серьезное выражение.

– Это не самоубийство… – начала я, но Грейлинг тут же перебил.

– Я сказал, по всей видимости.

Мы посмотрели друг на друга, и его губы сжались.

– Пожалуйста, мисс Холмс, продолжайте, – предложил он.

Когда я подняла правую руку женщины, на которой не было раны, мое сердце забилось сильнее.

– Невозможно порезать себе запястье и при этом не запачкать кровью рукав, – начала я. – А крови почти нет. Только несколько крошечных капель. И…

– Кроме того, – перебил Грейлинг, – она бы не порезала эту руку, потому что…

– Она была левшой, – закончили мы одновременно.

– Действительно, – согласилась мисс Адлер, глядя то на меня, то на Грейлинга.

– Нам нужно будет опознать ее, – обратился Лакворт к своему напарнику.

– Это будет несложно, – ответила я.

– Нет, не будет, – возразил Грейлинг. – Судя по ее одежде, сшитой из качественной ткани, она из состоятельной семьи. Мы можем осмотреть ее туфли…

– Или мисс Стокер может просто назвать ее имя, – произнесла я, возможно, излишне громко.

Я вопросительно взглянула на девушку, которая вглядывалась в темноту, будто пытаясь что-то в ней разглядеть. Или кого-то.

Грейлинг бросил на меня недовольный взгляд, когда Лакворт повернулся к моей спутнице.

– Ну? – сердито окликнул он ее.

– Я полагаю, что это одна из сестер Ходжворт из Сент-Джеймс-парка. Лесия или Мэйлин.

Лакворт проворчал что-то себе под нос и записал имя, а я тем временем воспользовалась возможностью подойти к ножу, который еще лежал на полу, там, куда молодой человек бросил его по указанию мисс Адлер. Кровь на лезвии и рукояти уже давно засохла. Я с трудом подавила желание тут же поднять его, чтобы изучить подробнее.

– Посмотрите на это, – сказала я, забыв о наших с Грейлингом разногласиях. – Видите?

Я снова присела и подняла руку мисс Ходжворт, чтобы показать ему резаную рану:

– А теперь посмотрите на лезвие.

Грейлинг опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть оружие. Блик света упал на его волосы, выделяя редкие медные и светлые пряди среди темных волн цвета красного дерева.

– Этим клинком невозможно нанести такую рану. Порез очень ровный, а…

– …лезвие тупое и толстое, – перебила я. – У раны были бы рваные края.

– Именно, – пробормотал он, все еще глядя на рану.

Грейлинг опустил руку в карман жилета и достал металлический предмет размером чуть больше пенсне с большим количеством шестеренок, приладил его перед одним глазом и установил окулярную линзу. Раздался щелчок. Устройство держалось за счет кожаных ремней, закрепленных над висками и вокруг головы, и выглядело как механизм часов с бледноголубым стеклом, сквозь которое можно смотреть одним глазом.

Раньше я никогда не видела глазных луп такого типа – это устройство, казалось, не только увеличивало предметы, но и измеряло их. Грейлинг поднял свои крупные, но изящные пальцы к виску и повернул прикрепленное к шестеренкам маленькое колесико. Я услышала пощелкивание, и прибор замерил рану на запястье мисс Ходжворт.

Дядя Шерлок часто жаловался на то, что полицейские не обращали внимания на само место преступления. Они топтались вокруг, переставляли предметы и, по его словам, даже не замечали орудия преступления, пока на него не показывали пальцем. Но даже он не нашел бы к чему придраться в работе Грейлинга. Единственное, что ему, возможно, не понравилось бы, – использование инспектором такого причудливого устройства. Когда речь заходила о подобных приспособлениях, мой дядя превращался в жуткого ретрограда.

– Что это там? – поинтересовался Лакворт, только заметив, чем занят его напарник. – Снова тратишь время на цифры, Броуз? Почему бы тебе не опросить свидетелей? Они нашли девушку. Не математика, а люди и свидетели способны раскрыть это дело – и все остальные на твоем столе. Я устал и хочу вернуться в кровать.

Грейлинг встал, и его лицо показалось мне жестче, чем прежде. Он не взглянул на меня, а со своим напарником заговорил жестким тоном. Один его зеленовато-серый глаз все еще увеличивала линза.

– Система бертильонажа[14] уже оказалась полезной в трех делах…

– В Париже, – подчеркнул Лакворт. – Не в Лондоне. Все это – чертова пустая трата времени. Прошу прощения, мисс Холмс, – добавил он. – Это не помогло нам найти Джека Потрошителя, не так ли? Или парня, который прикончил мисс Мартиндэйл.

– Я думала, мисс Мартиндэйл повесилась, – вмешалась я, резко вставая. – Вы хотите сказать, что ее тоже убили?

Грейлинг сжал зубы, бросив на Лакворта быстрый взгляд, и снял лупу. Затем он вскользь посмотрел и на меня.

– Не было никакой подставки под ногами, – наконец рыкнул он словно с вызовом, и его шотландский акцент стал еще сильнее.

– Вы хотите сказать, не было ничего, на что она могла бы встать, чтобы завязать петлю вокруг шеи и шагнуть вниз? – уточнила я, с трудом сглотнув.

Грейлинг ничего не сказал, поэтому я восприняла молчание как положительный ответ.

Если ей не на что было подняться, мисс Мартиндэйл не могла повеситься. Ее повесил кто-то другой.