Под тем же девизом борьбы за умеренность гостям свадебных пиров в ремесленных гильдиях не разрешалось подавать редкое и изысканное заморское кушанье — рисовую кашу. Купцам она была позволена — но исключительно без миндальной подливы.

Чтобы избавить молодых или их родителей от штрафов за возможную пропажу во время пира парадной гильдейской посуды, подавать на серебре допускалось лишь первую перемену блюд — последующее угощения полагалось есть-пить из оловянной посуды.

Регламентировано было и число гостей — на пиру в Большой гильдии, например, могли присутствовать не более восьмидесяти ратманов, бюргеров[2] и лиц духовного звания, столько же — женщин и девиц, а сверх того — пять дюжин купеческих приказчиков.

Вероятно, этот лимит постоянно превышался — магистрату это так действовало на нервы, что в начале XVII века столешницы в гильдейском зале были решением властей демонстративно укорочены с помощью пилы…

Более того — отцы города добились изготовления специальных решетчатых ограждений: танцевать как гостям, так и участникам свадьбы разрешалось отныне только на пространстве, ограниченном ими. В 1631 году Бернхард фон Гертен, сын бургомистра, разгоряченный пляской, демонстративно перепрыгнул через решетку — отцу пришлось пережить позор и заплатить внушительный штраф.

Дошло до того, что магистрат пригрозил вовсе запретить гильдейские свадьбы — и выстроить собственный «Hochzeitshaus», где пиры будут проходить с благопристойной скромностью.

Этого все же не случилось: то ли горожане и впрямь задумались о морали, то ли свободных средств на возведение еще одного общественного здания в городской казне не нашлось.

* * *

Документы Городского архива позволяют реконструировать свадебные празднества былого Ревеля, но увидать их воочию, увы, невозможно. Иконографического материала по средневековым таллинским свадьбам вообще не сохранилось: к тому времени, когда светская живопись распространилась на далекую северную окраину Европы, золотая пора их давно минула.

Лишь роспись люнета в сенях здания Большой гильдии в некоторой степени может служить подмогой. Правда, полотно, выполненное в середине XIX века, полно неточностей и изображает иное событие, но общую атмосферу — наверняка передает.

Изображена на нем не сама свадьба, а ее «игровое подобие»: торжественный въезд в город «Майского графа» — победителя ежегодного весеннего турнира. Рука об руку с ним следует на коне его избранница — «Майская графиня»: самая красивая девушка города.

Нет сомнений, что именно этот праздник вдохновил Пауля Флеминга — мастера поэзии немецкого барокко, который жил одно время в Таллине первой трети семнадцатого столетия и даже планировал создать здесь семью, — на написание поэмы «Снежная графиня Ливонии».

По форме это пространное воспоминание о бракосочетании некого Андреса Рюттингса с Аннен фон Хольтен, состоявшемся в феврале 1636 года. По содержанию же — «лебединая песнь» уходящим в прошлое свадебным пирам средневекового Ревеля.

Здесь есть все: и сияющая колесница Гелиоса, въезжающая на заиндевелый небосклон; и пир, «подобный шумом битве»; и даже ритуал, достойный «чертовой свадьбы» в доме на Ратаскаеву, 16: слуги внезапно гасят свечи, и кавалеры ищут свою пару вслепую.

При этом о недоброй славе адреса, известного ныне всякому любителю туристической «чертовщины», ни Флеминг, ни воспетые им новобрачные, ни один из их таллинских современников, понятное дело, еще и не догадывался.

Первый дом с «фальшивым окном» — правда, не прорубленным в толще стен, как в бюргерском жилище напротив Колесного колодца, а нарисованным поверх штукатурки — появился в Таллине лишь полвека спустя — в 1685 году. Возведен он был на углу улиц Лай и Айда в духе барокко: требования архитектурного стиля, ценившего строгую симметрию фасадов, заставили зодчего прибегнуть к курьезному элементу декора.

Приблизительно века полтора спустя — уже в эпоху классицизма — он был применен в таллинской архитектуре еще раз: при перестройке средневекового домовладения на улице Ратаскаеву. Впрочем, совсем не исключено, что владелец предпринял ее накануне свадебного банкета: не коварного повелителя преисподней, разумеется, а своего. Или же — кого-нибудь из домочадцев.

* * *

В ресторане, что обосновался в доме «чертовой свадьбы», позаимствовав у него в качестве названия его точный адрес, снять зал для свадебного пира, разумеется, можно.

Набравшись храбрости, конечно, можно при желании провести первую брачную ночь в комнате за окном с «окаменевшими гардинами» — над заведением общепита ныне расположены апартаменты для гостей. Являются ли им во снах женихи и невесты ганзейского Ревеля, пышные пиры средневековых свадеб? Многочисленные туристические форумы интернета хранят на этот счет молчание.

Следовательно, остается только одно — выбрать направлением свадебного тура Таллин. Или отправиться сюда в поездку, отметив очередную годовщину заключения брачного союза. И удостовериться на личном опыте: «Уста любимой слаще здесь стократ, чем лучших поваров произведенья» — так же, как и во времена поэта Флеминга четыреста лет тому назад.

Увековечить имя супруги на внутреннем ободке обручального кольца большинству современных таллинцев — вполне по плечу. Те, кому этого кажется недостаточно, просят гравера вырезать имя супруги на навесном замке: так как с мостами в Таллине явный дефицит, вешают их на корабельные цепи у подножия памятника погибшему броненосцу «Русалка».