Рингил подошел к карете.

— Я зайду на минутку. Ты со мной?

Ишил состроила гримаску.

— Этот твой друг, он кто?

— Местный учитель.

— Учитель? — Она закатила глаза. — Нет, ступай сам. И пожалуйста, не задерживайся.

Впустив приятеля, Башка повел его мимо спальни в кухню. По пути Рингил заглянул в приоткрытую дверь — под простынями проступали очертания женского тела, по подушке разметались длинные рыжие волосы. Он смутно помнил, что в последний раз видел друга, когда тот брел по улице в компании двух местных шлюх, громко и непристойно проповедуя небесам. На фоне всеобщего веселья такая дерзость прошла практически незамеченной.

— У тебя там Рыжая Эрли? — спросил он. — Так ты все-таки привел ее домой?

Рот у Башки растянулся в широкой, до ушей ухмылке.

— Обеих, Гил. Они обе согласились. Эрли и Мара. У меня такого праздника еще не было.

— Да? И где же Мара?

— Сбежала. Стащила мой кошелек. — Даже упоминание об этом прискорбном моменте не согнало с честного лица учителя самодовольного выражения. Он лишь добродушно покачал головой. — Лучший праздник в моей жизни.

Рингил нахмурился.

— Если хочешь, я найду ее и верну тебе деньги.

— Нет, не надо. Забудь. Там все равно немного было. — Он снова покачал головой, как отряхивающийся после купания пес. — К тому же, надо признать, девчонка их заработала. Все до последнего гроша.

Рингил слегка скривился — слово «девчонка» в применении к Маре звучало, мягко говоря, непривычно.

— Ты слишком мягок, Башка. Мара никогда бы не позволила себе ничего подобного с другими клиентами. Тем более в таком маленьком городке. Не посмела бы.

— Не важно, Гил. Правда. — Учитель на мгновение протрезвел. — Не хочу, чтобы ты этим занимался. Оставь Мару в покое.

— Знаешь, думаю, ее надоумил говнюк Фег. Я бы с ним…

— Гил. — Башка укоризненно посмотрел на друга. — Не порти утро.

Рингил остановился. Пожал плечами.

— Ладно, как хочешь. Да, тебе ведь, наверное, деньжата понадобятся. Дотянуть до конца праздников.

— Ага, — фыркнул Башка. — Так говоришь, словно можешь одолжить… Не бери в голову, обойдусь. Сам знаешь, я на Падров день всегда немного откладываю.

— У меня есть деньги. Я тут подрядился на одну работенку. Мечом помахать. Если хочешь…

— Мне не нужно!

— Ладно, ладно, я просто спросил.

— Ну так не спрашивай больше. Говорю тебе, у меня все в порядке. — Башка замялся, похоже с опозданием догадавшись, зачем заглянул Рингил. — Так ты, значит, уезжаешь? По этому самому делу?

— Ага, на пару месяцев. Долго не задержусь — и глазом моргнуть не успеешь. Послушай, если тебе нужны деньги… Ты ведь тоже меня выручал…

— Сказал, не нужно. Обойдусь. Куда отправляешься?

— В Трилейн. Потом, может, дальше на юг. — Желание что-то объяснять вдруг пропало. — Вернусь через несколько месяцев. Ничего особенного.

— Мне будет тебя не хватать. — Башка передвинул невидимую шахматную фигуру. — Придется, наверное, ходить в кузницу, к Бранту. Даже не представляю, о чем с ним разговаривать.

— Мне тоже будет не хватать… — Рингил замолчал, словно споткнулся об осколки былой осторожности, — наших разговоров.

А вот и не будет.

Он понял это как-то сразу — в голове будто вспыхнула скомканная бумажка. Пламя вскинулось, задрожало, рассыпаясь искрами, опалило и потухло. Не будешь ты скучать. Ни по шахматным партиям, ни по разговорам с Башкой. Не будешь, и ты это знаешь. Он действительно знал. Знал, что там, в Трилейне, компанию куда более достойную, утонченную и искушенную, чем школьный учитель, можно встретить чуть ли не в каждой кофейне. Знал и то, что Башка — при всей своей доброте и общем интересе к нескольким темам — никогда не был настоящим другом. По крайней мере, в том смысле, который действительно важен.

И вслед за тем, впервые за все утро, сквозь тупую боль в голове пробилась мысль, что ведь он, по сути дела, возвращается. Возвращается не просто к привычной работе — эта перемена в жизни вызвала лишь недолгое оживление, уже растворившееся в новом пульсе крови. Не в том дело. В первую очередь он возвращался в шумный, драчливый, кипучий мир Трилейна. В жаркое лоно юности, в тот тепличный климат, что взрастил, а потом изрыгнул его. Он возвращался к той части себя, которая, как ему казалось, была вырвана с корнем и сгорела в черные дни войны.

Похоже, что нет, Гил. Не сгорела.

Рингил попрощался со школьным учителем, шутовски подмигнул у двери спальни и торопливо, насколько позволяли приличия, вышел из дому.

Забравшись в карету. Рингил молча устроился в углу. Возничий живо тронул поводья, и они покатили по тихим улочкам, выехали за городскую окраину, миновали пару деревянных сторожевых башен и свернули на большую дорогу, тянувшуюся вдоль предгорий на запад, к лесам, равнине Наома и лежащему за ней морю. Туда, где на берегу во всем блеске великолепия его ждал Трилейн. А теперь, когда образ города уже стоял перед мысленным взором, не только ждал, но и притягивал.

Рингил смотрел в окно на пробегающий мимо пейзаж.

— Ну и как он? — спросила наконец Ишил. — Твой друг-учитель?

— Страдает от похмелья и любовных утех. А почему ты спрашиваешь?

Ишил презрительно фыркнула и демонстративно отвернулась. Карета поскрипывала и тряслась. Фрейлины обменивались улыбочками, переглядывались и болтали о нарядах.

Новое знание сидело рядом с ним, как скрытый от посторонних глаз труп.

Рингил возвращался к тому, чем был когда-то, и, что хуже всего, не испытывал никакого сожаления о потерянном.

Более того, теперь, когда все пришло в движение, он с нетерпением ждал встречи с прошлым.

— Приведите мне Аркет!

Прозвучавший в тронном зале приказ, словно брошенный императором камень, разбежался кругами по дворцу. Поймавшие его придворные в стремлении отличиться перед владыкой спешно раздавали указания служителям, которые рассыпались по лабиринтам дворца в поисках госпожи кир-Аркет. От служителей распоряжение передавалось слугам, от слуг рабам, и в конечном счете вся пирамида власти обратила внимание на это внезапное отступление от размеренной рутины дворцовой жизни. Одновременно расползались змейки слухов, ведь голос повелителя прозвучал в том диапазоне между раздражением и злостью, воспринимать который с обостренным беспокойством научились в последние годы при дворе все, включая старших соглядатаев. Да, лучше бы Аркет предстала перед императором как можно скорее.

К сожалению, найти госпожу Аркет не получалось. Поговаривали, что после экспедиции Шактура она впала в дурное расположение духа, ограничила круг общения и стала еще более непредсказуемой в ситуациях, где в первую очередь требовалась дипломатичность. Часто видели, как она бродит по коридорам дворца или блуждает в неурочный час по городским улицам. Иногда Аркет на целые недели пропадала в восточной пустыне, куда отправлялась, если верить слухам, одна, с крайне скудным запасом пищи и воды.