– Я все сделал, все, – по-мужски скупо всхлипывал Ромка. – Помогли на работе, соседи мамы… Они там, Даша, где наша родня… лежат… Закрытыми хоро… Ну, в общем, понимаешь? Прости, трудно. Прости…

Долго он не уходил. Брат сидел, Даша лежала, глядя в потолок. Молчали. Старушка, занявшая место Таи, мигая тонкими без ресниц веками и смахивая слезу, тихонько советовала:

– Поплачь, дочка, поплачь. Надо поплакать.

Слезы где-то на пути к глазам застряли, застряла и боль.

Два дня она находилась в прострации: вроде и здесь, и нет. Заставляли есть – ела, говорили ходить – ходила, давали лекарства – принимала. Навещал Роман, еще его бывшая жена приходила, какие-то люди… Посещения утомляли, в них не было смысла, вообще ни в чем не стало смысла. Неизвестно, долго находилась бы Даша в депрессии, если бы не последующие события…

Петр допрашивал убийцу лично, пока не применяя пыток. Первого, напавшего на арапчат, царь казнил, ибо остановить фанатично настроенных верующих можно лишь жестокостью – считал он. Но вот вторая попытка убить чернокожих любимцев. Петр из-под нахмуренных бровей гневно, а в гневе он необуздан и страшен, всматривался в старца с таким же упрямым гневом в запавших глазах. Царь спросил:

– Ну и кто надоумил тебя арапов убить?

– Господь, – не задумываясь, ответил старец.

Петр опустил взор на каменные плиты под ногами и начал:

– А ну-ка, скажи, где сказано, что господь разрешает мальцов побивать? Вот Писание, – царь тронул книгу в кожаном переплете, лежавшую на столе, – найдешь и покажешь – отпущу, не наказывая.

Глаза старца забегали, блеснула в них надежда…

– Не старайся, не припомнишь, – усмехнулся государь. – Ибо господь нигде не велит истреблять себе подобных.

– И ты убиваешь! – возразил старец. – Казнишь людей, на войну посылаешь…

– Да, – согласился Петр, почему-то обрадовавшись. – Господь дал мне царскую власть, а ты должен помнить: «Не мир я принес вам, но меч!» Мечом я и караю преступивших закон божий и человеческий, также оберегаю Отечество от иноверцев, посягающих на веру и земли наши. А вот детей господь не велел избивать, а заповедал заботой окружить, и не сказано, каких: черных аль белых. Знать, цвет господу равен, ибо он создал все живое и неживое на Земле, стало быть, арапов тоже. Ты же, посягнувший на создание божье, и есть преступник.

Петр у церковников научился использовать в свою пользу цитаты из Писания. Владея в совершенстве красноречием, он не однажды выигрывал спор, ставя попов в тупик, а в качестве наказания заставлял выпить кубок водки, после оного проигравший спор оказывался под столом в состоянии полного отключения. Старец не сдавался:

– Господь создал по образу и подобию своему человека с белой кожей, а сатана – по образу и подобию своему – черного. На отродье сатанинское поднял я руку.

– Покажи, где написано, – иезуитски-ласково сказал Петр и открыл Писание. – Вот: «И сотворил бог человека по образу своему… мужчину и женщину». Все. Дале велел плодиться и размножаться. Про цвет ничего не сказал, стало быть, равны мы пред ним.

– Антихристовы речи ведешь, – зло зашипел старец. – Диаволово семя у себя приютил, обласкал…

Петр резко встал. Надоел старик, стоявший на своем и не желавший доказывать истину. Скучно. Царь повелел палачу:

– Десять плетей. Коль жив останется, отпустить на все четыре стороны…

* * *

Стояла глубокая ночь. На новом месте не спалось. Свою койку у окна Даша уступила Асе, которой нужен был свежий воздух, а вторая причина – днем и по вечерам ее раздражали громкие голоса, доносившиеся снаружи. На новом месте и не лежалось. Она вышла в пустой полутемный коридор.

Две тусклые лампочки в обоих концах коридора бросали скудные световые пятна на пол. Даша бродила от одного пятна к другому, пока не надоело. В «камеру» возвращаться не хотелось. Прилегающий к середине коридора небольшой холл стал местом полного уединения и покоя. Никто не сопит и не стонет во сне, никто не ворочается на скрипучих койках. Здесь, в больнице, невозможно побыть одной, только ночью, вот так, забравшись с ногами на диван, спрятавшись за кадкой с китайской розой. Ни телевизор, ни кресла, ни цветы не издадут ни звука, не полезут разговаривать. Даже часы под потолком двигают стрелками бесшумно. Без пятнадцати три… Даша решила просидеть ночь, а днем будет спать, чтобы никого не видеть… никого…

Шаги.

Кто-то поднимался по лестнице чуть слышно.

Сквозь ветки китайской розы она увидела молодого человека. Он остановился в световом пятне, некоторое время прислушивался, затем, ступая исключительно на цыпочках, приближался к холлу.

Даша бессознательно затаилась. У дверей ее «камеры» он поднял воротник тонкого свитера, закрыв им пол-лица. Жара, а напялил свитер… Неожиданно для Даши он вошел в палату. Пока носились в беспорядке мысли, пока она строила предположения – что ему там нужно, – молодой человек вышел, быстро удалился. Поведение его в столь поздний час или ранний показалось более чем странным.

Даша даже тапочки забыла надеть, босиком на цыпочках проследовала в палату. В нос ударил резкий запах, пришлось задержать дыхание. Нащупала выключатель… и едва удержала крик – Ася задушена. Шею девушки стянул ремень, привязанный к батарее. Первым делом Даша быстро освободила девчонку от ремня, затем разбудила медсестру. Пока та бегала за дежурным врачом, Даша приводила Асю в чувство, как умела. Окончательно откачали несчастную в реанимации, где непосредственную помощь оказывали Даша и медсестра, а сонный врач в алкогольных парах давал советы. Когда же он назвал девушку самоубийцей, Даша разошлась:

– Вы соображаете, что говорите? Какое, к черту, самоубийство?! Ее приходили убить, я видела того, кто это сделал. А запах в палате? Он, кажется, воспользовался газом или еще чем, а потом задушил девочку.

– Тогда почему вы не в отрубе? – сообразил спросить врач.

– Мне не распыляли его в нос. А вы должны знать… Короче, вызывайте милицию, я с ними буду разговаривать. Кстати, ответьте, глубокоуважаемый, почему по больнице ночью шатаются посторонние?

Говорила без эмоций, жестко и четко, словно не замечая надутой красной рожи полупьяного эскулапа, пыхтевшего и хмурившегося в ответ.

Через полчаса явилась милиция. Ввалили гопкомпанией, сделали вид, что осмотрели место происшествия. Обратились к старушке, лежавшей без движений… Отнесли старушку в морг… Ужас какой-то!

Протокол Даша читала совершенно измученная, понимая бессмысленность вызова охранников порядка, которые и протокол-то составили возмутительно: неразборчиво написали, безграмотно и непонятно. Голова раскалывалась. Вот так и встретила рассвет…

Спала чутко, тревожно, поэтому моментально подскочила, когда в палату вернули Асю. Девушка взяла Дашу, подсевшую к ней, за руку и со слезами произнесла всего одно слово: