Я задерживаю дыхание и угадываю ответ по тому, как вздыхает Джессика.

– Ох, Айрис… – начинает она, и перед глазами у меня все плывет. – Мне очень жаль, но вот оно. Рейс 23 в Сиэтл, вылет из Атланты сегодня утром в 8:55, обратный рейс… Странно. Похоже, он взял билет в один конец.

Ноги у меня подкашиваются, и я сползаю на пол.

– Проверьте «Дельту».

– Айрис, я не уверена…

– Проверьте «Дельту»!

– Хорошо, дайте мне пару секунд… Сейчас загрузится… Постойте, странно, но здесь он тоже есть. Рейс 2069 в Орландо, вылет сегодня в 9:00 утра, обратно в пятницу в 20:00. Почему он забронировал два билета на рейсы, следующие в противоположных направлениях?

От облегчения ко мне возвращаются силы, и я выпрямляюсь, сидя на полу.

– Где проходит конференция? Я звонила в гостиницу на Юниверсал-бульвар, но ее, видимо, перенесли в другое место.

– Мне жаль, Айрис. Но мне ничего не известно о конференции.

– Тогда спросите кого-нибудь! Наверняка кто-то знает про конференцию, которую планировала ваша компания.

– Нет. Я имела в виду, что у «Эппсек» не запланировано ни одной конференции как минимум до начала ноября.

Следующий вопрос дается мне только с третьей попытки:

– А Мексика?

– В «Дельте» или «Либерти эйрлайнс» информации о таких билетах нет, но, если хотите, я могу проверить другие авиакомпании.

Теперь в ее голосе звучит жалость, а этого я не могу вынести ни секунды. Я вешаю трубку и узнаю в Гугле номер «Дельты». Мне приходится ждать ответа девять бесконечных минут, потом объяснять ситуацию поочередно нескольким сотрудникам службы клиентской поддержки, наконец меня соединяют с Кэрри, представителем по оказанию содействия семьям с неестественно бодрым голосом.

– Здравствуйте, Кэрри. Меня зовут Айрис Гриффит. У моего мужа Уилла был забронирован билет на рейс 2069, вылетевший сегодня утром из Атланты в Орландо, но у меня нет от него известий с момента, как он приземлился. Не могли бы вы проверить, все ли в порядке, он долетел?

– Конечно, мэм. Мне нужен только номер билета.

Это означает, что нужно повесить трубку и снова звонить Джессике, но я не собираюсь снова бесконечно долго дожидаться своей очереди. Я хочу получить ответ немедленно.

– А вы не могли бы найти его по имени? Мне правда очень нужно знать, сел ли он в самолет.

– Боюсь, это невозможно. – Ее лишенный каких-либо эмоций голос звучит бодро, плохие новости она сообщает так, будто я выиграла бесплатный ужин в ресторане. – Политика конфиденциальности не позволяет нам разглашать маршрут следования пассажира по телефону.

– Но это мой муж. А его жена.

– Я понимаю, мэм, и, если бы я могла проверить ваш семейный статус по телефону, я могла бы предоставить вам информацию. Может быть, у вас есть возможность посетить ближайший офис нашей авиакомпании, захватив с собой соответствующий документ, и наш сотрудник на месте…

– У меня нет времени ехать в ваш офис! – кричу я, сама удивляясь тому, как резко и отрывисто вылетают слова, но женщина на том конце телефонной линии хранит молчание. Если бы не шум на заднем фоне, клацанье клавиатуры и чьи-то голоса, я бы решила, что она повесила трубку.

Потом я вдруг слышу пронзительные звуки, похожие на шум помех в микрофоне, и до меня не сразу доходит, что я сама их издаю. Отчаяние сломило меня.

– Дело в том, что у него был также билет на рейс 23 «Либерти эйрлайнс», понимаете? Но его не должно было быть в том самолете. Он должен был лететь на самолете вашей авиакомпании. А теперь он не отвечает на мои звонки, и в отеле ничего не знают ни о нем, ни о конференции, и его помощница тоже, она даже думала, что он в Мексике, а этого вообще не может быть. И теперь с каждой секундой, когда я не знаю, где мой муж, я все больше схожу с ума. Поэтому, пожалуйста, загляните в свой компьютер и скажите мне, летел ли он тем рейсом. Умоляю вас.

Она откашливается.

– Миссис Гриффит, я…

– Пожалуйста. – Голос у меня срывается, и мне не сразу удается продолжить. Меня душат слезы, которые теперь льются безостановочно. – Пожалуйста, помогите найти моего мужа.

Кажется, что пауза никогда не закончится, я так сильно сжимаю в руке телефон, что у меня начинают болеть пальцы.

– Мне жаль, – когда она наконец снова начинает говорить, то почти шепчет, – но ваш муж не был зарегистрирован на рейс 2069.

Я вскрикиваю и с силой швыряю телефон через всю комнату. Он ударяется о шкаф и падает на кафельный пол экраном вниз. Даже не глядя на него, ясно, что он разбился вдребезги.

* * *

Остаток дня я провожу в постели, кутаясь в халат Уилла, который натянула не раздеваясь, и забившись под одеяло. Уилл солгал. Этот сукин сын солгал. И не просто солгал, а подкрепил свой обман сказкой о мифической конференции, которая потянула за собой новое нагромождение лживых подробностей, он даже цветной флаерс не поленился состряпать на компьютере. У меня внутри все клокочет от бешенства, так что я не могу думать ни о чем другом. Как Уилл мог так поступить? К чему были все эти сложности? Меня трясет от напряжения, главным образом потому, что теперь я знаю, что у него не было причин лететь в Орландо.

Мои родители, как они и сказали по телефону, приезжают до наступления темноты. Лежа под несколькими слоями одежды и одеял, я слышу, как они негромко разговаривают с Клэр. Мне нетрудно представить себе испуганное выражение на лице мамы, когда Клэр рассказывает им про мое падение в школе и звонки Джессике и в офис «Дельты». Вот она вытягивает шею, стараясь заглянуть на площадку второго этажа, на ее лице читается нетерпение, она поспешно прощается с Клэр и поднимается по лестнице. Через пару секунд я слышу звук отъезжающего автомобиля и чувствую, как кто-то садится на край кровати.

– О, детка. Моя милая, милая Айрис. – Голос у нее мягкий, но согласные звучат твердо и четко – наравне с любовью к мясу с картошкой, эта особенность произношения упрямо указывает на ее голландские корни.

Как ни ужасно это звучит, но я не могу посмотреть маме в лицо. Не сейчас. Я знаю, что увижу, если выберусь из кокона: мамины глаза, красные, опухшие и полные жалости, и я знаю, что будет, как только я загляну в них.

– Мы с папой просто убиты горем. Мы любили Уилла и будем ужасно по нему скучать, но больше всего мое сердце болит из-за тебя, моя дорогая девочка.

От слез начинает щипать глаза. Я не готова говорить об Уилле в прошедшем времени и не могу слышать, как говорит кто-то другой.

– Мама, прошу тебя. Дай мне минуту.

– У тебя есть столько времени, сколько необходимо, ливерд[2]. – Если мама начинает употреблять ласковые обращения на своем родном языке, значит, она здорово расстроена.