class="p1">Это, к слову, дало недвусмысленный ориентир в части границ допустимого императором и гросс-адмиралом новейших реалий. Впрочем, их он тоже понимал. Признать, что все, на чем строилось их бытие, их установки может в миг оказаться пшиком… На такое мало кто способен, особенно с годами, когда опыт прожитого довлеет над тобой.

Сам же Мартемьян многократно пересматривал в памяти те минуты боя. Изучал и препарировал буквально на микроны вместе с Искином все произошедшее и был убежден, что опасность им скорее уже преуменьшена, чем наоборот. И это внушало большое беспокойство. Тот факт, что одержимые совершенно точно не являлись обладателями Дара, лично для него не вызывал сомнений. Значит, враг умудрился отыскать способ создавать своего рода чудовища Франкенштейна или энергокиборгов, если угодно. К тому же весьма могучих и умеющих объединять свои силы в атаке запредельной мощи. Которая свалит и гросса.

И что будет, если японцы наберут и выдрессируют сто, двести, а хуже того, тысячу таких бойцов? А если десять тысяч? Кто сможет противостоять такой супер-армии?

Вывод он делал однозначный. Эту угрозу надо давить в зародыше. Пока она не расползлась по миру. Но для начала следовало собрать сведения, да попросту отыскать, где находится база Асано и его грозных воинов.

Тогда же он обсудил свои тревоги с бывшим стажером Николаем Романовым, недавно ставшим наместником Желтороссии. Он, на своей шкуре испытав силу врага, полностью разделял опасения бывшего командира.

— Они меня не слышат, Николай. Не хотят ломать привычные представления о реальности…

— Март, мне ты можешь не объяснять. Отец — человек упертый. Переубедить его — задачка архисложная.

— И что будем делать?

— Кое-какими возможностями мы и сами обладаем…

— Предлагаешь заняться этим лично?

— Почему нет? Я могу у себя в канцелярии создать отдел — нечто вроде разведки и контрразведки, а ты свою частную сыщицкую лавочку организуешь.

— И как ты себе это представляешь? Да к тебе на следующий же день явятся жандармы и спросят, а чем это вы, Николай Александрович, тут под нашим носом занимаетесь.

— Может и так. Тогда выделю бюджет и открою свою частную контору. Или можем вместе ее финансировать и управлять. Задача — отыскать Асано, разузнать, чем он занимается, где находится. И так далее.

— Если он выжил…

— Ну, мертвого мы его не видели…

— Думаю, этим надо озадачить Беньямина. Опыт в розысках у него уже имеется. Пусть подумает, изложит свои варианты.

— Я только за. Твой директор по безопасности — очень интересный человек.

Накануне Бенчик сообщил, что у него «есть, что сказать за Асано», и предложил срочно встретиться.

— Шеф, категорически мое вам здрасте, — вольготно рассевшись в широком кресле, Беня, сияя как новенький золотой червонец, изобразил рукою нечто вроде военного приветствия.

— Рад тебя видеть. Есть новости? Выкладывай.

— Пару месяцев назад я лично летал в Китай. Пообщался там кое с кем… Подробности опустим. Главное, удалось нащупать контакты в Токио и даже подобраться поближе к штабу японского флота. И есть уже кое-какие результаты.

— Это очень серьезно… Может, нам стоит поделиться информацией с разведкой?

— Ой, я вас умоляю. Только не надо этого пафоса, господин сенатор. Пусть разведка занимается своей работой, а я своей. Зачем отнимать хлеб у господ офицеров? Хотя, при случае и за адекватную цену, всегда пожалуйста, — с серьезным видом ответил Бенчик.

— Я понял, Семен Наумович. Мы же коммерческая структура…

— И это тоже. Но главное, я категорически не намерен раскрывать своих конфидентов. А без источников наши сведения для государевых людей пустой звук… Но вернемся к нашим баранам. То бишь к Асано и его ёкаям.

— Так, слушаю внимательно.

— И это правильно, — влет отозвался Беньямин, оскалив в ухмылке ровные белые зубы, — объект едва не отдал черту душу, но видно у дьявола на него иные планы… пока… Говорят, поначалу он напоминал кожаный мешок с переломанными костями. Как целители смогли его вытащить… — истинное чудо. Все лето операции, потом реабилитация. А неделю назад его вызвал на аудиенцию сам Хирохито. К сожалению, харакири ему делать не приказали. А напротив, повысили аж до адмирала и выделили целый фрегат и три корвета. Затем эскадра пропала с радаров. Где они сейчас, мне пока не известно.

— Что думаешь? Какие предположения?

— Большая часть аякаси была перебита вами в Поянху. Сам Асано — наполовину инвалид и в бой не полезет. Значит, будет вербовать новых одержимых. Удалось кое-что разузнать про прежних бойцов. Кто они, откуда…

— И?

— Пока не могу утверждать с гарантией, но есть вероятность, что это бывшие шиноби из той же банды, что атаковала вас на выпускном балу. Видимо, у них были нужные качества для удержания энергомонстра в себе. Но они кончились. В клане убийц, кроме трех стариков, не осталось мужчин. Только дети и женщины.

— Они сами себя наказали…

— Не буду спорить…

— Что-то еще?

— А этого мало? Я-то думал… — он постучал пальцами по подлокотнику и добавил, — Ну, разве что… В штабе японского флота очень недовольны усилением Асано. Под него создано отдельное управление, подчиненное напрямую императору. В Токио и без того постоянно грызня между армейцами и флотскими, по факту и власть скорее в их руках, чем у Хирохито, а тут такой пердимонокль… Но после разгрома в Поянху и генералы, и адмиралы вашими стараниями изрядно потеряли лицо… Пришлось молча проглотить пилюлю… Вот теперь точно все.

— Вы отлично поработали. Просто блестяще. К слову, люди цесаревича вам чем-то помогли?

— Разве что не мешали и обеспечивали информацией и документами. А так чтобы да, то нет…

— Понял. Что ж, если будут срочные новости, сообщайте немедленно, используя шифр.

— Это понятно. Удачного вам свадебного турне, шеф.

— Спасибо, Семен Наумович.

Глава 6

После тяжелейшего боя с аякаси на авиабазе Поянху первое, что сказал Хаджиев Марту, было:

— Командир, кажется, я начал понимать, что значит быть русским.

— И как оно тебе?

— Пока еще не понял. Какая-то легкость на душе. Хочется весь мир обнять. Вот на вас всех смотрю и радуюсь, что живы, что победили.

— «И так сладко рядить победу, словно девушку в жемчуга, проходя по дымному следу отступающего врага». Это не я, это Николай Гумилев сказал. Да, ты прав. Это он самый — русский дух. Рад за тебя, дружище! И спасибо. Ты нас всех выручил!

С тех пор прошло уже немало времени. Ибрагим — некогда ку-гун тайи: капитан-лейтенант японского военно-воздушного флота Ёситару Накагава, вот уже год как стал членом экипажа «Ночной Птицы» и верным соратником ее капитана.

За год, полный драматических событий, бортинженер Хаджиев не только привык к новому имени и фамилии, гораздо важнее оказалось то, что он преобразился, ощущая себя все больше своим среди своих, а не непонятным, подозрительным чужаком, некогда из милости спасенным Колычевым от смерти.

Даже Виктор Ким и боцман Вахрамеев, помня, что он — пленник, бывший враг, наконец, японец, и потому изначально относившиеся к нему очень настороженно и с большим недоверием, в последнее время круто переменили свои позиции, признав в нем собрата, на которого безусловно распространяется принцип — сам погибай, а товарища выручай.

Тем более что сам Хаджиев ровно так и поступил в той ночной, кровавой и безжалостной драке с одержимыми. К слову, он и сам ясно отдавал себе отчет — теперь это его семья, его клан, его жизнь, его боевые товарищи, за которых он готов пойти на любые риски и испытания.

За летние месяцы 1942 года в жизни бортинженера «Ночной Птицы» и артефактора произошло много перемен. После майских событий его инкогнито оказалось раскрыто. Государь лично пожаловал ему офицерский чин лейтенанта воздушного флота России и орден Владимира с мечами 4 степени, что означало и получение Ибрагимом наследственного дворянства. Впрочем, чтобы не создавать ненужных проблем, Александр III тут же и отправил новоявленного лейтенанта в отставку. Зато теперь он имел все законные права числиться пилотом на любом воздушном корабле.

Надо сказать, что поначалу подробности сражения и в особенности тот факт, что в нем непосредственное участие принял цесаревич, российские власти попытались засекретить. Однако, как это обычно и случается на Руси, вскоре выяснилось, что шила в мешке не утаить. Слишком уж много людей было задействовано