– Хорошо, Чарльз.

Мег смотрела на мать и думала, что та, наверное, еле удерживается, чтобы не напомнить своему младшему ребенку не забыть про ботинки и теплую куртку.

Чарльз Уоллес улыбнулся матери:

– Я надену синий анорак, который Кальвин мне привез из Норвегии.

Последней он улыбнулся сестре, потом прошел к черному ходу и плотно притворил за собой дверь.

– А остальным пора в кровать, – сказала миссис Мёрри. – Тебе в особенности, Мег. Ты же не хочешь снова простудиться?

– Я возьму с собой Ананду.

– Мы даже не знаем, приучена ли она проситься на улицу, – возразил отец.

– Она ела, как хорошо выдрессированная собака.

– Ладно, тогда пускай идет с тобой.

Мег не знала, почему появление большой светло-рыжей собаки вызвало у нее такое облегчение. В конце концов, Ананда не может быть ее собакой. Когда Кальвин вернется из Лондона, им нужно будет возвращаться на свою съемную квартиру, а там не разрешают держать животных, и Ананде придется остаться у Мёрри. Но все шло как надо. Мег чувствовала, что Ананда нужна.

Собака поднялась вместе с Мег наверх, словно всю свою жизнь прожила в доме Мёрри, протрусила через захламленный чердак и прошла в комнату Мег. Котенок спал на кровати. Большая собака понюхала этот комочек меха и замолотила хвостом от избытка дружеских чувств. Хвост у нее был длинный, с золотистым подвесом, указывающим, что где-то у нее в родне был сеттер или лабрадор-ретривер. Собака с таким хвостом могла снести все на своем пути не хуже, чем слон в посудной лавке. Котенок открыл глаза, пошипел для порядка и заснул снова. Ананда одним прыжком вскочила на кровать и радостно замолотила мощным хвостом. Котенок проснулся и перебрался на подушку.

– Спать на кровати не разрешается! – объявила Мег. То же самое она часто говорила Фортинбрасу.

Ананда умоляюще взглянула на нее янтарными глазами и тихонько заскулила.

– Ну ладно, только здесь, наверху. Внизу – ни в коем случае! Если хочешь стать частью семьи, тебе придется это усвоить.

Ананда гулко шлепнула хвостом. Свет настольной лампы заблестел в ее глазах, делая их золотыми. Шерсть ее лоснилась.

– Ну-ка подвинься. – Мег улеглась. – Теперь, Ананда, – возвращение к детской привычке разговаривать вслух с домашними животными действовало на нее успокаивающе, – нам нужно очень внимательно слушать Чарльза Уоллеса. Ты должна помогать мне вникать, или тебе придется сойти с кровати.

Она погладила Ананду. Шерсть собаки пахла папоротниками, мхом и осенними ягодами, а на ощупь была теплой и чуть покалывала ладонь. Покалывание поднялось от ладони вверх по руке. Мег отчетливо увидела внутренним взором, как Чарльз Уоллес идет через место, где некогда располагался огород близнецов, а теперь росла небольшая роща елочек – проект, которым они могли заниматься на каникулах. Их великолепный огород прекратил существование, когда близнецы уехали в колледж. Мег скучала по нему, но понимала, что родители слишком заняты, чтобы ухаживать за чем-либо серьезнее грядочки с салатом и помидорами.

Чарльз Уоллес шел знакомым путем. Положив руку на Ананду – покалывающее тепло перетекало между ними в обе стороны, – Мег следовала за братом. Когда он вышел на открытое место, где находился звездный валун, дыхание Ананды участилось. Мег чувствовала, как поднимается и опускается грудная клетка большой собаки под ее рукой.

Луны не было, но звездный свет посеребрил зимние травы. Деревья за камнем стояли темными тенями. Чарльз Уоллес посмотрел через долину на темный гребень сосен и на тени холмов за ним. Потом он запрокинул голову и воскликнул:

Звезды засверкали ярче. Чарльз Уоллес продолжал смотреть вверх. Он сосредоточил взгляд на звезде, пульсировавшей особенно сильно. Между звездой и Чарльзом Уоллесом протянулся луч света, крепкий, как лестница, но прозрачный, как вода, и невозможно было сказать, от кого этот свет исходит, от пронзительной серебристой синевы звезды или от ярких голубых глаз мальчика. Луч становился все мощнее и крепче, а потом превратился в сияние рядом с мальчиком. Постепенно сияние стало обретать облик и воплотилось в огромное белое существо со струящимися гривой и хвостом. Серебряный рог у него во лбу все еще сиял отблесками того света. Это было само совершенство.

Мальчик положил руку на огромный белый бок; бок тяжело вздымался, как будто существо не отошло от скачки. Мальчик чувствовал, как теплая кровь течет по жилам существа, как свет, пришедший от звезды к нему.

– Ты реален? – зачарованно спросил он.

Создание ответило серебристым ржанием, и Чарльз Уоллес понял его:

– Не реален. Но в некотором смысле я единственная реальность.

– Почему ты пришел? – Мальчик тоже тяжело дышал, не столько от страха, сколько от возбуждения и предвкушения.

– Ты позвал меня.

– Слово… – прошептал Чарльз Уоллес. Он с любовью и признательностью посмотрел на великолепное создание, стоящее рядом с ним на звездном валуне. Оно легонько ударило серебряным копытом, и камень отозвался звоном, будто горн запел. – Единорог. Настоящий единорог.

– Так вы зовете меня. Да.

– Что ты такое на самом деле?

– А что ты такое на самом деле? – возразил единорог. – Ты позвал меня, и поскольку нужда велика, я здесь.

– Ты знаешь про нашу нужду?

– Я увидел ее в твоем разуме.

– Как так получилось, что ты говоришь на моем языке?

Единорог снова заржал, и звук этот был полупрозрачным, словно серебристые пузырьки.

– Я и не говорю на нем. Я говорю на языке древней гармонии.

– Тогда как же я тебя понимаю?

– Ты очень молод, но ты часть Древней Музыки.

– Ты знаешь мое имя?

– Тут, в этом Здесь и Сейчас, тебя зовут Чарльз Уоллес. Это отважное имя. Оно годится.

Чарльз Уоллес поднялся на цыпочки, чтобы обнять прекрасное животное за шею.

– Как мне звать тебя?

– Ты можешь звать меня Гаудиор. – Слова падали на камень, будто маленькие колокольчики.

Чарльз Уоллес задумчиво посмотрел на сияние рога.

– Гаудиор. На латыни это означает «более радостный».

Единорог заржал, соглашаясь.

– Радость в существовании, без которого…

Гаудиор легонько топнул по камню, и снова раздался звук серебряной трубы.

– Не подталкивай свой разум чрезмерно.

– Но я прав насчет Гаудиора?

– И да и нет.

– Ты реален и ты нереален, я неправ и я прав.

– Что такое реальность? – Голос Гаудиора был чист, как пение трубы.