– Нет, ты не пойдешь! – уже сердясь, повторила бабушка.

– Нет, пойду! – обозлился Фурман. – Пойду!

– Ну, раз ты так со мной разговариваешь – пожалуйста – ступай, куда хочешь. Только ко мне больше не обращайся.

Было тихое и морозное зимнее утро. Дедушка с бабушкой заканчивали завтрак. В комнате пахло кофе; звонко и равномерно позвякивали ложечки и, чуть глуше, чашки и блюдца. Кофе у дедушки с бабушкой был ненастоящий – с цикорием, сверху его из особой кастрюльки обильно доливали кипяченым молоком с огромными отвратительными пенками. При виде их Фурман каждый раз содрогался и отворачивался, а дедушке с бабушкой жирные пенки почему-то нравились. Сахар они тоже ели по-особенному – вприкуску. Время от времени дедушка доставал из буфета пакет с крупным кусковым сахаром и специальными щипчиками раскалывал неровные голубоватые головки на маленькие аппетитные кусочки, складывая их затем в почерневшую мельхиоровую сахарницу с круглой откидной крышкой. Фурман иногда играл в нее, как будто это танк, и получал удовольствие, хлопая тяжелым люком…

– А я все равно пойду! И ты мне не указ! Поняла?! – в ярости выкрикнул Фурман. Бабушка, хмурясь, отвела глаза в сторону и сделала вид, что не слышит.

– Илюша, ты будешь еще кофе? – с нарочитой заботливостью обратилась она к дедушке.

– Подлей мне, пожалуйста, чуть-чуть горяченького… Все, все, хватит! Спасибо.

– Извини.

Фурман мельком злорадно улыбнулся – хотя дедушка-то ни в чем не был виноват – и, отойдя к дальнему углу большого обеденного стола, с вызывающим прищуром взглянул на своего врага. Но никто этого не заметил. Похоже, они решили вообще больше не обращать внимания на своего внука! Нарочно показывают, что им нет до него никакого дела! Ах, так?! Фурману захотелось сделать что-нибудь совсем плохое. Стянуть скатерть со стола?.. – это, наверное, все-таки слишком: там же кипяток стоит… Плюнуть на пол в их сторону? – это почти как уйти из дому насовсем. Лучше что-то сказать. Такое. Чтобы она узнала, как его обижать. Фурман мстительно пожевал губами. Надо поскорее, а то они сейчас уже допьют.

– БАБКА-ТРЯПКА, – глухо произнес он, довольный собственной находчивостью.

В комнате повисло молчание.

– Что?! Что ты сказал?..

Бабушка привстала, и он даже испугался: а что он такого сказал? Может, она не расслышала и подумала что-то другое?..

– БАБКА-ТРЯПКА! – с наивным веселым вызовом продекламировал он. – Бабка-тряпка!

Бабушка села, гордо вскинув лицо. Кажется, Фурман добился своей цели: все обиделись.

Дедушка, громко вытягивая остатки кофе из стакана, качал головой и приговаривал: «Нехорошо, Сашенька, зачем же ты так? Очень нехорошо…»

Фурман враз покраснел и тяжело надулся, сдерживая слезы.

– Спасибо, Линочка, – сказал дедушка и вздохнул.

Бабушка сидела с каким-то каменным выражением. Она держала во рту кусочек сахарку, медленно прихлебывала из своей чашки с цветочками и на Фурмана не смотрела.

Он вдруг подумал, что если бы бабушка была маленькой девочкой, она бы сейчас заплакала. А так – она как будто просто задумалась о чем-то очень, очень печальном…

Фурман дрогнул. Исправить все было уже невозможно. Он был гадким, гадким и злым!.. Поэтому ему оставалось только растерянно твердить – как бы уже не про нее, а так, тихонько, ни про кого: «Бабка-тряпка. Бабка-тряпка…» Потом он замолчал.

Наконец бабушка очнулась от своей задумчивости, тяжело встала из-за стола, собрала грязную посуду и пошла к двери. «Прости!» – пробормотал Фурман ей в спину, но она не обернулась – скорее всего, не услышала.

Постояв в одиночестве и чувствуя, как страшно набухает и растет общее горе, Фурман кинулся в маленькую спальню. Дедушка стоял там посреди комнаты, ничего не делая, глаза у него были грустные. Фурман обиженным тоном сказал, что он уже попросил у бабушки прощения, а она ничего не ответила. «А ты попробуй еще раз, – посоветовал дедушка. – Сейчас я ее позову»…

У Фурмана это был уже второй такой кортик. Первый поломался: его матовое оловянное лезвие гнулось-гнулось, искривлялось-искривлялось, да и отломилось. Хорошая была вещь, красивая. Рукоятка, перекладинка, ножны – черное с золотым. Впрочем, и этот второй кортик выглядел уже довольно потрепанным. Фурман как раз только что закончил распрямлять его мягкотелое лезвие, сделавшееся уже каким-то волнистым, но выправить его как следует не удалось. Видно, придется тоже скоро выбросить.

Тут внимание Фурмана привлекла Борина книга, лежавшая на буфете и раскрытая на странице с картинкой. Столешница огромного резного буфета доходила Фурману почти до подбородка – пришлось вытянуть шею. Картинка была не очень понятная, но четкая и интересная: два странно одетых всадника с длинными ружьями и изогнутыми саблями скакали бок о бок, направляясь со страницы как бы прямо к правому фурмановскому уху. Один из всадников выглядел очень молодым. А может, это была женщина? Фурман решил пролистать книгу до следующей картинки, которая оказалась еще более воинственной, с многочисленными мелкими подробностями. Он загляделся, придерживая книгу сверху рукой с кортиком.

Боря, читавший в другом углу, сказал, чтобы Фурман убрал свою железку, и добавил для разъяснения, что книжка библиотечная, с ней надо обращаться аккуратно. Фурман посмотрел на кортик в своей руке и продолжал рассматривать картинку, хотя уже и без прежнего интереса. Через минуту Боря повторил, повысив голос: «Ну, ты что, не слышал, что я тебе сказал?! Быстро убери свою железку!»

Огненный Борин взгляд был уставлен на Фурмана. Отвечать словами Фурману почему-то не хотелось. Полуоглянувшись, он поднес лезвие кортика к своему носу, повертел, как бы убеждаясь, что оно совершенно безвредно, и потом слегка повел им в Борину сторону: смотри, мол, оно же тупое. Боря все выдерживал взгляд, но Фурман посчитал, что этих жестов вполне достаточно, и вернулся к книге. Наверное, листать ее дальше все-таки уже не стоило… Хотя и показывать Борьке, что он уступает ему просто из страха, было бы, конечно, неверно. Тем более, что ничего плохого Фурман не сделал.

Однако у Бори тоже что-то заело, и он гневно прикрикнул:

– Ты меня все еще не понял?! Я тебе в последний раз говорю! Совсем обнаглел…

Фурман с равнодушным видом отвернулся, после чего, состроив зверское лицо и громко зарычав в подражание старшему брату, стал с демонстративным усилием водить кортиком взад-вперед по соседней странице с текстом – как бы желая ее распилить, – но посматривая при этом, не остается ли следов… Услышав сзади какой-то шум, он даже не успел оглянуться.

Боря налетел на него, как тигр, вздернул за шкирку в воздух и отшвырнул прочь. Налетев головой на угол, Фурман завалился под стол.

Боря брезгливо бросил кортик на диван, захлопнул книгу и пошел на свое место, переступив через фурмановские ноги. Фурман под столом начал плакать от обиды. «Боря! Ты что! Разве так можно?!» – сказала бабушка и, нагнувшись, стала уговаривать Фурмана вылезти. «Не вылезу! Он мне сделал больно!!!» – выкрикивал Фурман. «Ты должен выйти оттуда, чтобы я могла посмотреть, что у тебя болит, – убеждала бабушка. – Я уже старая, мне тяжело за тобой нагибаться».