Она была со мной некоторое время, прежде чем ее увезли.

Саймон сделал шаг назад, чувствуя, что земля исчезает у него из-под ног.

— Ты знала, кто я? Ты знала, что она моя дочь? — спросил он холодным тоном, который был так не похож на его обычный голос.

Она вздрогнула, и он понял, насколько диким было его предположение. Из его уст вырвалось отчаянное проклятие, и он провел рукой по волосам.

— Извини! — Саймон пнул столб, как юноша, пытающийся совладать с нервами. — Прошу тебя, извини. Конечно, ты не знала. Вот почему ты выглядела так, как будто тебя нокаутировали, когда мы вошли вместе.

Да, он не должен был приезжать сюда с Мирой. Не стоило возвращаться в то место, где кто-то мог узнать ее. Но именно Рани занималась процессом удочерения, и он не возражал, пока она была счастлива. Пока у них есть ребенок, которого они любят.

Подростковая беременность, вот и все, что им сказали. Подросток… Он обернулся и снова посмотрел на женщину, которую считал такой хрупкой.

— Ты… ты должна была быть такой молодой тогда.

— Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я родила.

Да ведь она была всего на несколько лет старше Миры, когда забеременела, еще девочка. Кто мог воспользоваться подростком?

— Что случилось с биологическим отцом Миры?

— Он был охотником за состоянием, на девять лет старше, одаривал меня вниманием, в котором я так нуждалась. Видишь ли, у меня всегда была депрессия, даже в детстве, и в подростковом возрасте она усилилась. Светская жизнь моих родителей, постоянное внимание со стороны прессы, статьи и интервью, в которых обсуждался вопрос, не была ли я бездарностью… Все это сделало меня подходящей целью для него. Все, что ему нужно было сделать, — это прошептать несколько пустых обещаний, и я сдалась.

— Никто не может обвинить тебя в его поступках. Даже ты сама.

Что-то странное мелькнуло в глазах Эни, и Саймону захотелось обнять ее. Вместо этого он ждал в тишине, зная, что она хочет сказать больше.

— К тому времени, когда я должна была родить, мое психическое здоровье было в самом худшем состоянии. Не говоря уже о том, что я была слишком слабой и слишком худой. Я не могла доверить родителям свою плюшевую игрушку, не говоря уже о ребенке, — сказала она без злобы. — Викрам работал день и ночь, пытаясь вытащить нас из финансовой ямы и не дать Вирату выйти из-под контроля. Моя бабушка пыталась сохранить мой разум. Я… я так много боролась с собой тогда, но я бы причинила Мире больше вреда, если бы оставила ее себе. Я не подходила для роли матери.

— Ты не должна ни мне, ни кому другому что-то объяснять, Эни. Ты не должна оправдываться, что приняла такое трудное решение в столь юном возрасте.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я бросила ее, потому что хотела для нее лучшей жизни, — сказала она уверенно. — Не потому, что я ее не любила.

Саймон кивнул, проглотив боль от ее признания, застрявшую у него в горле. Но что бы Эни ни пережила, все осталось в прошлом. Как бы больно и ужасно это ни звучало, это была не его проблема. Не он должен был справляться с чужим горем. Он сам только что пережил смерть жены.

Он был ответствен за Миру и ее благополучие. А не эта свирепая, но хрупкая женщина.

— Твой выбор означал, что она стала нашей дочерью, моей и Рани, — сказал Саймон, не глядя на женщину, в глазах которой отражалась вся боль мира. И тем самым ослабил свою решимость. — Рани обожала Миру и от многого ради нее отказалась. Мира ее дочь, я думаю, даже в большей степени, чем моя.

— Конечно, — раздался голос Эни, решительный и спокойный. — Я не сомневалась в этом ни на секунду.

Саймон покачал головой. Но в ее глазах было только спокойное согласие, которое успокоило его собственное учащенное сердцебиение.

Его восхитило самообладание Эни и спокойное поведение. В ней чувствовалась удивительная внутренняя сила. И все же ее горе было подобно потрескиванию электричества в воздухе — оно, как щит, держало всех на расстоянии от нее. Он не сомневался, что она не поделилась новостью о своем открытии ни с кем другим. Ни с братьями, ни с невестками, ни с друзьями.

Но все же она сказала об этом ему.

Как ни странно, ее доверие насторожило его.

— Что вам нужно от меня, мисс Рааваль?

Если ее и задело то, как формально и кратко он задал свой вопрос, она этого не показала. Он начал понимать, что был для нее временным спасением, да. Но не более того. Ее влечение к нему и все, что произошло между ними, значило очень мало на фоне такого события, как обнаружение ребенка, от которого она когда-то отказалась.

— Ничего. Я ничего не хочу. Мира очаровательна, забавна, талантлива, уравновешена и счастлива, и прежде всего она твоя дочь. Я бы никогда не сделала ничего, что могло бы поставить под угрозу ее счастье, ее чувство безопасности.

Он кивнул, пораженный силой воли, с которой она взяла себя в руки.

— Но? Ведь зачем-то ты мне это сказала? — спросил он с ноткой гнева в голосе.

Но Саймон злился на себя, а не на нее.

Неужели он уже был влюблен в эту женщину? Неужели впервые за многие годы его чувства были так обострены?

Рани всегда дразнила его, говоря, что он совершенно не умеет читать между строк и не видит очевидного. Что он заметит слона на дороге только тогда, когда упрется в него. И все же с этой женщиной он чувствовал и понимал все свои эмоции.

Хуже того, он не мог не восхищаться ею.

— Я ничего этого не планировала, — сказала Эни, и теперь в ее собственном тоне проскальзывали стальные нотки. — Я не сидела и не думала, как себя поведу, если встречу ребенка, от которого отказалась тринадцать лет назад. Буду ли я просто наблюдать за ней, не выдавая, кто я для нее? Или… хм… не усугублю ли я ситуацию еще больше, если займусь сексом в соседней комнате с ее седовласым красавцем-отцом? Хм… давай выберем второй вариант, потому что моя жизнь очень скучная.

Эни закончила свою тираду, ее грудь вздымалась и опускалась, а красивые карие глаза горели гневом.

Саймон рассмеялся. Так громко, что пара птиц, сидевших на подоконнике, улетела.

Она ошеломленно посмотрела на него.

— Седовласый красавец-отец?

Он никогда не умел флиртовать, и вот что услышал.

Ее щеки порозовели, и она хмуро