– Сир, вы не допустили никаких ошибок. Карл рассмеялся еще громче, чем прежде.

– Так тебе говорили, да? Браво, браво! Но, надеюсь, ты достаточно умен, чтобы не слушать всех этих сказок. Тебе предстоит выполнить огромную задачу, сын мой, и ты справишься с ней, как никто другой, если будешь читать мысли людей, если будешь понимать тайное значение их льстивых улыбок и лживых похвал. В своей жизни я потерпел много, очень много поражений. Я совершил множество ошибок, и ты не обратишь их себе на пользу, если вслед за моими придворными будешь называть их победами. О да, перед всеми остальными мы будем выдавать их за величайшие подвиги на свете, но наедине друг с другом все-таки будем называть вещи своими именами. Договорились?

– Договорились, Ваше Высочество.

– Ну, а если так, то зови меня отец. В твоих устах это слово мне больше по душе. Филипп, сынок мой, вырастай поскорей. Мне нужна твоя помощь.

Изумленно уставившись в отцовское лицо, Филипп неожиданно для себя сделал одно чрезвычайно важное открытие. Этот император, так просто говоривший о своих ошибках и заблуждениях, сейчас показался ему более великим человеком, чем образ непогрешимого героя, который он составил по рассказам учителей и наставников. Нелегкая борьба этого императора показалась ему более благородной и заслуживающей уважения, чем легкие победы того, другого Карла.

– Да, – продолжил император, – мы превратили Испанию в страну с высоко развитой промышленностью. Простые люди из долин Эльбро и Доуро, Тагуса и Гвадалаквира покидают свои бесплодные земли и переезжают в города. В Севилье изготавливается лучший в мире шелк, в Толедо куются превосходные мечи и доспехи. Нашим колониям мы продаем шерсть и пряжу. Вот видишь, какую огромную пользу приносят Испании наши военные походы и плавания? К нашим владениям примыкают все новые земли, а там мы продаем наш шелк, нашу шерсть, наше вино, наши зерно и кожу. Мы никому не позволяем конкурировать с нами. Новый Свет… Мексика и Перу – они принадлежат нам, и за них мы должны благодарить наших мореплавателей. Величие страны измеряется не только протяженностью и плодородием ее исконной земли, но и богатством присоединенных территорий. А покоренные народы важны и сами по себе – не только потому, что Испания получает от них золото, драгоценные камни и рабов, но еще и потому, что в результате выгадывает торговля. Ты меня понимаешь?

– Да, отец.

– Итак, твоя задача будет состоять в том, чтобы расширить нашу империю и не потерять ни крупицы наших сегодняшних достояний – а ведь многие, очень многие захотят отхватить кусок этого пирога! Бейся насмерть со всеми, кто встанет на твоем пути… как я бьюсь с Францией, Англией и германскими принцами.

– Да, отец.

– И есть еще один враг, борьба с которым будет непримиримей, чем с любым другим, потому что от этой борьбы зависит спасение всего христианского мира. Ты понимаешь, о каком враге я говорю?

Филипп знал ответ.

– О ереси.

Заговорив о своем давнем враге, император вдруг преобразился. Губы перестали улыбаться, в глазах появился холодный блеск.

– Святая инквизиция не останется в стороне от этой борьбы. Она поможет тебе – своими трибуналами, дыбами, раскаленными клещами, колодками и кострами. Тебе придется уничтожать ересь всюду, где увидишь ее. Это твой священный долг. Если ты его не выполнишь, то погубишь свою душу.

– Я знаю, отец.

– Ты должен знать гораздо больше о деле, начатом твоей великой бабкой – той, которую прозвали Изабеллой Католической. Знать, как она привлекла на свою сторону святого монаха Томаса Торквемаду. Досконально знать работу и достижения святой инквизиции.

– Мне уже многое известно, отец.

– Это хорошо. Но тебе не лишне знать еще больше. Пойми, в преследовании еретика никакое усердие не может быть чрезмерным. А когда он предстанет перед священным трибуналом, никакие пытки не окажутся слишком жестокими, никакая смерть не будет чересчур мучительной.

– Понимаю, отец.

– А теперь я хочу поделиться с тобой кое-какими своими тревогами. Видишь ли, некоторые уроки даются тебе достаточно легко, но вот в других… в других – отстаешь от иных принцев Европы. Ты должен бегло говорить по-французски. Кто знает, может быть, я однажды найду для тебя невесту во Франции? Конечно, тебе вовсе не обязательно говорить с супругой на ее родном языке, но ведь это и не помешает, правда? И еще тебе нужно хорошенько поупражняться в латыни. Ты должен свободно изъясняться по-итальянски, по-немецки… да, Святая Божья Матерь, ты должен уметь общаться со всеми своими подданными! Ну, ничего, не вешай нос, сынок. Не твоя вина, что ты не владеешь всеми этими языками. У тебя не было нужных учителей. А это дело поправимое. – Император сжал локоть сына. – Я бы хотел, чтобы эти руки стали более мускулистыми. Да, неплохо бы тебе поскорей окрепнуть. Ты сносно сидишь на муле, но ведь мулы не годятся для сражений. Тебе необходимо стать превосходным наездником. Мы подберем тебе скакуна, который будет достоин испанского принца. Найдем самых лучших наставников. Я покорил полмира – так что же, не разыщу в нем подходящего учителя верховой езды? Ты немногословен, сын мой. «Да, отец… Понимаю, отец…» Слишком уж ты серьезен для своих лет. Ну, да ладно. Теперь ты знаешь, что мне требуется от тебя. Ты справишься, обязательно справишься. Я предрекаю тебе великое будущее, сынок. А сейчас – можешь идти, потом мы еще поговорим.

Филипп встал, с достоинством поклонился и вышел из комнаты. Беседа его утомила, но он старался держаться прямо, вдохновленный мыслями о своем высоком предназначении.

Дон Хуан де Суньега критически осмотрел своего ученика. Когда император представил их друг другу, он повел себя достаточно учтиво – поклонился со всей церемонностью, какую мог ожидать от него Филипп; идя к конюшне, держался на почтительном расстоянии от принца. Но вот они остались наедине, и его манеры резко изменились.

Сейчас этот рослый, крепкий мужчина наклонился и пощупал руку принца.

– Вашему Высочеству придется поднакачать мускулы.

– Если мне будет угодно, я так и сделаю, – надменным тоном произнес Филипп.

– Если Вашему Высочеству угодно ездить верхом и фехтовать, то вы непременно это сделаете, – последовал невозмутимый ответ.

Другой принц на его месте поднял бы стек и изо всех сил ударил бы слугу, осмелившегося проявить такую фамильярность, – Филипп же заколебался. Охваченный холодной яростью, он решил посмотреть, что произойдет дальше.

– А ну-ка, взберитесь в седло, – сказал дон Хуан.

В прошлом этот мужчина был главным комендантом Кастилии и немало времени провел при дворе, а потому должен был знать, с какими словами следует обращаться к принцу. Неужели император не сумел разглядеть в нем грубияна, которому нельзя поручать такую ответственную задачу, как обучение наследника испанской короны? Филипп проигнорировал данный ему приказ. Он стоял неподвижно, и только порозовевшие щеки выдавали его ярость.