— Во дают! Да не может быть. Это они уже с час, что ли?

Он осторожно приподнял легкую тростниковую циновку, закрывавшую вход, и увидел в свете луны две сплетенные фигуры, которые плавно изгибались, сближаясь, чуть отдаляясь, будто плавали в каких-то невидимых волнах. Их стоны сливались, то усиливаясь, то затухая, движения становились порывистыми, неистовыми, потом вновь плавными…

— Н-да! — почесывая затылок, побормотал Роман. — Ну Андрей дает! А эта его, тоже хороша. Ирке расскажу, не поверит.

Роман опустил циновку и сел на скамеечку у входа. По его расчетам прошло еще с полчаса, пока наконец раздался триумфальный вскрик. Потом появился Андрей.

— А, ты здесь? Пошли в городок.

В проеме хижины возникла фигура Эстеллы, с повязанным на бедрах платком. Она подошла к Андрею, прильнула к нему и потянулась к его губам. Роман никогда не видел, чтобы люди так целовались наяву. Только в кино, да и то зарубежном.

Всю обратную дорогу он пытался собраться с мыслями, чтобы четко и ясно обрисовать Андрею опасность его положения, а затем совместно постараться найти из него выход.

Но едва Роман подготовился к разговору, как они уже оказались у себя в комнате, и он, точно не прижившаяся на чужбине береза, свалился на кровать.

Утром его разбудили звуки. Какие-то новые, непонятные. Он приоткрыл глаза и тотчас поспешил их зажмурить. От сознания, что он находится в Анголе, стало как-то не по себе. Даже мысль о двухкомнатной квартире не внесла необходимой доли оптимизма. Зато ее внес Андрей.

Он подошел к Роману, упорно не желавшему просыпаться, и брызнул ему в лицо водой.

— Вставай. Здесь залеживаться некогда. Каждый день открывает перспективы на много лет.

Уманцев открыл глаза. Загорелый крепкий Андрей поднимал гантели, накачивая мускулы.

— Вставай. Я сейчас приму душ. Потом завтрак в столовой, потом в автобус и на «Катоку». Увидишь, какой это размах.

Роман сел на кровати.

— Не рассиживайся! — крикнул ему Андрей, скрываясь в ванной.

— Мне надо с тобой поговорить! — крикнул ему вдогонку Роман.

Андрей на секунду выглянул и ответил:

— Мне с тобой тоже.

В столовой к Роману подошел Торопков:

— Это что же, товарищ Уманцев? Нехорошо! Мне вас рекомендовали как настоящего коммуниста, а вы в первый же день с этим диссидентом, этим космополитом в деревню ушли.

Пока Уманцев ставил себе на поднос салат и котлеты, он, что было ново для него самого, быстро сообразил, что тот из них заслужит одобрение Мальцева со всеми вытекающими отсюда последствиями, кто окажется проворнее, хитрее и наглее. Поэтому, взяв стакан компота из достающих повсюду советского человека, даже в Африке, сухофруктов, тихим, но уверенным голосом сказал:

— Мне тоже рекомендовали вас, как дальновидного работника. А ведь это по вашему попустительству наш товарищ Варичев подпал под влияние так называемой свободы. Где же вы были? Отчего бездействовали?

Торопков чуть не выронил поднос.

— Да… — смертельно побледнев, принялся оправдываться он, — я докладывал начальнику объекта товарищу Бедову, но он сказал, что такого специалиста, как Варичев, не может отправить в Москву за несоответствующее поведение. Он, этот Варичев, по его словам, чуть ли не всех нас стоит. Поэтому Бедов мне приказал не обращать внимания на его выходки. Пусть, говорит, покуралесит, лишь бы работал. А уж когда вернется, вы там с него хоть стружку снимайте. Зато все остальные у меня, как в армии. Побудка, отбой и с территории — ни шагу. Была ознакомительная экскурсия в деревню, один раз. Пообщались с местными товарищами часика полтора и все, назад.

Уманцев покачивал головой, слегка насупив брови и надув губы, выслушивая в первый раз в жизни отчет партийного служаки.

— Вот видите, — садясь за столик, начал Роман, — как вы легко отказались от борьбы за своего товарища. А я пошел прямо в пекло, чтобы самому разобраться, что привлекает в этой дрянной деревне Варичева. Потому что, как говорится, лиха беда начало, потом другие, глядя на него, начнут вести себя подобным образом.

У Торопкова даже живот втянулся от ужасной картины, нарисованной прозорливым Уманцевым.

— Ну и что вы там разузнали? — осторожно спросил он.

— Об этом позже, — сказал Роман, показывая движением головы, что к столику идет Варичев. — Мы с вами обо всем поговорим позже. А вообще, должен со всей прямотой заметить, что упустили вы Варичева.

— Да я даже в Москву звонил, просил, чтобы его, ирода, назад забрали, так товарищ Бедов на меня накричал и сказал, что оставляет Варичева под свою ответственность.

— Ну ладно, идите. Я сам во всем разберусь.

Торопков кивнул и ретировался.

Андрей поставил свой поднос на стол и с усмешкой спросил:

— О чем ты с этой крысой Торопковым так долго говорил?

Роман рассмеялся, но только глазами.

— Сам догадываешься, о тебе.

— Наябедничал? Но почему именно тебе? Неужели?

— Да-да! Не поверишь, я сам не ожидал. Мальцев поручил мне следить за нравственным климатом в коллективе, послав меня в помощь Торопкову, но я перетасовал карты и Торопкова поставил в помощь себе.

Варичев расхохотался:

— Не знал за тобою таких способностей.

— Я сам не знал.

— А Мальцев-то наш, Василий Игнатьевич, всеслышащее ухо, промахнулся с тобой. Как же так?

— Очень просто. Возницын должен был поехать, но у него оказалась какая-то жуткая аллергия на вакцину. Мальцеву некуда было деваться, решил рискнуть, выбор пал на меня.

— Ладно. Ешь скорей. Автобус уже подали.

— Но знаешь, Андрей, мне с тобой надо серьезно поговорить. Иначе в Москве тебя ждут такие неприятности…

— Поговорим, поговорим!.. — допивая компот, кивнул Варичев.

* * *

Автобус со специалистами геологической разведки и бригадой бурильщиков ехал по укатанной буро-коричневой дороге, с обеих сторон которой тянулся тропический лес, перемежающийся с крестьянскими полями.

Кимберлитовая трубка поразила и очаровала Уманцева. Это фантастика! Увидеть собственными глазами одну из крупнейших в мире трубок. Площадь выхода ее на поверхность составляла шестьсот пятьдесят семь тысяч квадратных метров.

— Ну? — спросил Андрей.

— Мощно! Как по-твоему, во что ее можно оценить?

— Думаю, примерно в 400–500 миллионов карат.

— Мощно! — повторил Роман и вдруг пригнулся, испугавшись беспорядочного грохота.

— Что?! Что случилось? — уже готовясь лечь на землю, завопил он.