Когда мы просмотрели его личную историю, я обнаружил, что все его проблемы начались во время принудительных работ в Германии в годы Второй мировой войны. Как гражданина оккупированной нацистами территории, его принуждали к фактически рабскому труду, заставляя выполнять очень опасную работу. В течение этого периода жизни Петра двое офицеров СС под дулом пистолета заставляли его участвовать в их гомосексуальных играх. Когда война закончилась и Петр, наконец, был освобожден, он обнаружил, что продолжает искать гомосексуальных связей, выступая в «пассивной» ролт. Со временем, это стало включать в себя фетишизм, связанный с черной одеждой, и, в конце концов, вылилось в законченный сценарий уже описанной одержимости.

Стараясь справиться со своей проблемой, Петр прошел пятнадцать последовательных сеансов психоделической терапии. В процессе лечения выявилась важная СКО, которая позволила нам, в конце концов, добиться успеха. В самых поверхностных слоях этой СКО мы, как и следовало ожидать, обнаружили более недавние травматические переживания Петра, связанные с его партнерами-садистами.

В более глубоком слое той же СКО содержались воспоминания Петра о третьем рейхе. В своих эмпирических сеансах он заново переживал ужасающие испытания, которым его подвергали офицеры СС, и мог начать разрешать множество сложных чувств, окружавших эти события. В добавок, он переживал другие травмирующие воспоминания войны и всю угнетающую атмосферу тех мрачных лет. У него были видения помпезных военных парадов и нацистских сборищ, знамен со свастиками, зловещих эмблем в виде гигантского орла, ужасов концлагерей и многого другого.

Вслед за этими откровениями, Петр вошел в еще более глубокий слой той же СКО, где начал вновь переживать сцены из своего детства. Его часто жестоко наказывали родители, особенно отец-алкоголик, который, напившись, приходил в ярость и часто порол Петра большим кожаным ремнем. Мать нередко наказывала его, запирая на несколько часов в темный подвал без воды и пищи. Петр не мог вспомнить, чтобы она носила что-нибудь, кроме черных платьев. Тут он узнал паттерн своей одержимости — казалось, он жаждал получить все элементы наказаний, которым его подвергали родители.

Петр продолжал эмпирическое исследование своих основных СКО. Он вновь пережил травму собственного рождения. Яркие воспоминания того времени — опять же, сосредоточенные на биологической жестокости — открылись ему в качестве основополагающего паттерна или модели для всех тех элементов садистских переживаний, которые, казалось, преобладали в его последующей жизни. Его внимание явно концентрировалось на темных замкнутых пространствах, заточении и ограничении его тела и крайних физических и эмоциональных муках, которые он испытывал.

Как только Петр пережил травму рождения, он начал ощущать свободу от своих навязчивых идей, как будто установив, наконец, главный источник этой конкретной СКО, он мог начать ее демонтировать. В конце концов он смог полностью избавиться от своих трудных симптомов и снова жить нормальной жизнью.

Хотя открытие психологическогой значимости физических травм добавило новые важные измерения биографической сферы психики, эта работа все еще касалась области, хорошо известной и признанной в традиционной психологии и психиатрии. Однако мои собственные исследования необычных состояний сознания, равно как и исследования других ученых, вывели нас на обширные новые территории психики, которые западная наука и традиционная психология только начали изучать. Непредвзятое систематическое исследование этих сфер могло иметь далеко идущие последствия не только для психиатрии и изучения человеческого сознания, но и для философии науки и всей западной культуры4.

При работе с переживаниями в необычных состояниях сознания, время, затрачиваемое людьми на исследование раннего детства, бывает очень разным. Однако, если они продолжают работать в необычных состояниях, то рано или поздно покидают арену личной истории, следующей за рождением, и продвигаются к совершенно новым территориям. И хотя эти территории еще не признаны западной академической психиатрией, отнюдь нельзя сказать, что они не известны человечеству. Напротив, их с незанятных времен систематически исследовали и высоко ценили в древних и доиндустриальных культурах.

Выходя за пределы биографических событий раннего детства, мы попадаем в сферу опыта, связанного с биологическим рождением. Вступая на эту новую территорию, мы начинаем испытывать эмоции и физические ощущения необычайной силы, которые нередко превосходят все, что мы привыкли считать возможным для человека. Здесь мы сталкиваемся с эмоциями двух полярно противоположных типов — со странным переплетением рождения и смерти, как если бы эти два аспекта человеческого опыта каким-то образом были единым целым. Вместе с ощущением ограничения, угрожающего жизни, приходит решимость бороться за освобождение и выживание.

Поскольку большинство людей отождествляют это переживание с травмой биологического рождения, я отношу его к перинатальной (околородовой) сфере психики. Этот термин является греко-латинским словом, состоящим из приставки peri-, что означает «близко» или «около», и корнеобразующего слова natalis, которое переводится как «относящееся к родам». Слово перинатальный обычно применяется в медицине для описания биологических процессов, происходящих незадолго до рождения, во время рождения и сразу после него. Однако, поскольку традиционная медицина отрицает тот факт, что ребенок обладает способностью фиксировать в памяти переживания, связанные с рождением, этот термин не используется в традиционной психиатрии. Уподребление термина «перинатальный» по отношению к сознанию отражает мои собственные открытия и является абсолютно новым.

Исследования в необычных состояниях сознания позволили получить неопровержимые доказательства того, что мы храним в своей психике, нередко на глубинном клеточном уровне, воспоминания об околородовых переживаниях. Люди, не обладавшие интеллектуальным знанием о своем рождении, могли с удивительной точностью воскрешать в памяти такие факты, касающиеся их рождения, как, например, использование щипцов, ягодичные роды и самые ранние реакции матери на новорожденного. Такие подробности вновь и вновь объективно подтверждались больничными записями или взрослыми людьми, присутствовавшими при родах.

Околородовые переживания включают в себя такие примитивные эмоции и ощущения, как тревога, биологическая ярость, физическая боль и удушье, обычно связанные с процессом рождения. Кроме того, люди, переживающие опыт рождения, обычно проделывают соответствующие движения, в точности воспроизводя положением конечностей и вращением тела механику определенных родов. Это можно наблюдать о даже у тех, кто никогда не изучал процесс рождения и не наблюдал его в своей взрослой жизни. Кроме того, на коже в тех местах, где были наложены щипцы, где стенка родового канала давила на голову или где пуповина обвивалась вокруг шеи, могли неожиданно появляться кровоподтеки, припухлости и другие сосудистые изменения. Все эти подробности можно было подтвердить при наличии подробных записей о рождении или заслуживающих доверия личных свидетельств.