В доме было тихо, на кухне чистота. Никаких следов того, что Грэм ужинал.

Еще совсем недавно Аманду, если она приходила с работы поздно, на плите ждал ужин. Грэм понимал, что его жена любит и ценит домашний уют. Ведь раньше жизнь ее этим не баловала.

Зазвонил телефон. На четвертом звонке Аманда сняла трубку. Невестка Грэма, Кэтрин, сразу же перешла к делу:

— Грэм позвонил Джо, а Джо мне. Жаль, что ничего не получилось. Как ты себя чувствуешь?

Сказать по правде, она чувствовала раздражение. Она не понимала, зачем Грэм сразу же бросился звонить брату.

— Прекрасно.

— В следующий раз получится. Бог Троицу любит.

Пока что Аманда не могла думать о следующем разе.

— Не падай духом, — говорила Кэтрин. — У тебя обязательно будет ребенок. У всех О’Лири полно детей. Но я звоню не только из-за этого. Хочу напомнить тебе про воскресенье. Мы ждем вас к трем. Хорошо?

— Договорились.

— Мама не хочет подарков ко дню рождения, но, может, ты принесешь бисквит по-ирландски?

— Да-да, с ирландским виски, по рецепту твоей бабушки.

Бисквит по-ирландски делают исключительно на ирландском виски. Аманда выучила это в первую же встречу с кланом О’Лири.

— Мама будет довольна, — сказала Кэтрин. — Увидимся в воскресенье.

— Мы придем.

Аманда повесила трубку, жалея, что день рождения свекрови приходится как раз на этот уик-энд. Дело не в том, что Аманда не любила семью Грэма. Она обожала его сестер и братьев, а также их мужей, жен и детей. Сложности возникли с матерью Грэма, Дороти. Она так и не приняла Аманду. Она держалась так, словно Аманда была виновницей того, что первый брак Грэма распался, хотя это и случилось еще до их с Грэмом знакомства.

Возможно, будь Аманда католичкой, Дороти посмотрела бы на все иначе. Преодолеть их отчуждение помог бы внук, еще один О’Лири.

Усталая и опустошенная, Аманда прошла по темному холлу в гостиную и опустилась на диван. Откинулась на мягкие подушки. Свет она включать не стала.

Вскоре она услышала, как открывается кухонная дверь.

— Мэнди? — позвал Грэм.

— Я здесь.

Слышно было, как он шагает сначала по выложенному плиткой полу кухни, потом по деревянному полу в холле. У арки, ведущей в гостиную, шаги замерли.

— С тобой все в порядке? — спросил он с такой добротой и лаской, что ее глаза наполнились слезами.

— Угу.

— Хочешь чаю?

— Нет, спасибо.

Аманда протянула руку. Он взял ее, поднес к губам и опустился на диван рядом с женой.

— Ты работал? — спросила она, прижимаясь к нему, чувствуя его тепло.

Он положил ее голову себе на грудь и вытянул ноги.

— Пытался. Но у меня ничего не вышло. И я решил прогуляться по лесу. Шел через кладбище, но привидений не встретил.

Лес начинался сразу за участком Танненвалдов и был частью заповедника. Там росли ели, дубы, березы, клены, болиголов и всевозможные виды мхов и папоротников. Заповедник мог похвастать не только богатой растительностью, но и богатой историей — в лесу лежали могильные плиты, такие старые, что надписи на них почти стерлись.

Когда-то в лесу тоже стояли дома, и беспечный турист мог легко свалиться в старый каменный погреб. Хуже того, безрассудный турист мог попытаться залезть на единственное оставшееся с былых времен строение — двенадцатиметровую башню из дикого камня. Ступени внутри давно обрушились, и башня превратилась в мрачное вместилище гниющей палой листвы.

Никто не знал, кто построил башню: индейцы или первые белые поселенцы. О башне было известно лишь одно: на нее можно влезть, но нельзя спуститься. Командам спасателей не раз приходилось приезжать к башне с пожарными лестницами. Каждое восхождение все сильнее расшатывало камни. После недавнего слабого землетрясения несколько камней упало вниз, и место сделалось еще опаснее. Однако на все предложения городских властей снести башню жители неизменно отвечали отказом.

При упоминании о привидениях Аманда слабо улыбнулась:

— По лесу опасно ходить ночью.

— Не опаснее, чем тебе ходить в школу. Все уладилось?

— Да — в том, что касается наказания Куинна. Нет — в том, что касается его проблем. Сегодня вечером передо мной сидел несчастный парень. Я сказала родителям, что хотела бы с ним поговорить.

— Они отказались?

— Категорически.

Он сильнее прижал ее к себе, и она почувствовала, что снова влюбляется в него — в его тепло, в его запах, в то, что он понимает ее.

— У тебя усталый голос.

— Я на самом деле устала.

— Порой мне кажется, что ты устала от меня.

— Почему ты так говоришь?

— Ты могла бы позвонить мне днем. Я ждал. — Голос Грэма оставался мягким, но слова были жесткими. — Ты не единственный участник этого мероприятия.

Аманда отодвинулась, чтобы взглянуть на него, но его лицо скрывала темнота.

— Мероприятие, какое казенное слово.

— Но точное. Мы делаем что-то безличное. Выполняем проект. Я никогда не ожидал, что это займет столько времени.

Резко поднявшись, Грэм подошел к окну. Некоторое время он смотрел в темноту, потом снова сел, в этот раз на диван напротив. Упершись локтями в колени, Грэм подался вперед.

Аманду от него отделяли два метра восточного ковра и журнальный столик.

— Что будем делать дальше? — спросил он.

Она не отвечала. Мысль о том, чтобы начать заново — еще целый месяц пить «кломид», чертить графики, брать мазки и замирать от страха, — была ей отвратительна.

— Врачи сказали, нужно сделать три попытки искусственного оплодотворения, — проговорил Грэм. — У нас в запасе еще одна.

— Нет, — тихо произнесла она. — Мне нужно отдохнуть.

— Сейчас? Аманда, нам нельзя останавливаться.

— Всего на месяц, Грэм. На один месяц. Это не нарушит общей схемы. Возможно, даже поможет.

Он не ответил. Аманда скрестила руки на груди.

— Между прочим, Гретхен беременна. Карен заходила к ней и спросила.

Грэм по-прежнему молчал.

— Я не вижу твоего лица, — сказала Аманда. — Ты удивлен? Испуган? Встревожен?

— Встревожен? С какой стати?

— Кто-нибудь может подумать, что это твой ребенок.

— О чем ты говоришь?

— Гретхен на восьмом месяце. Значит, она забеременела в октябре. Тогда ты работал у нее.

— Я планировал участок.