Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владелец джипа шумно выражал свое негодование, кричал, что нельзя давать женщинам водить машину и что он тут ни при чем.
Девушка стояла и смотрела на останки оранжевого «МГБ-ГТ», зарывшегося носом в кювет. На ней было длинное текучее платье, белое, с тонким черным узором и переливающимися серебряными нитями, и серебряные туфли, и волосы у нее были серебристо-белые, прямые, до плеч. Девушка была в крови.
Сперва я удивился, что она стоит одна. По идее, мужчинам полагалось бы суетиться вокруг нее, кутать ее в пледы, перевязывать ее раны и вообще всячески о ней заботиться. Но когда я заговорил с ней, я все понял. Она была полна ледяной уверенности в себе. Такая же холодная и серебристая, как лунный свет. Несмотря на то, что у нее шла кровь из царапины на лбу и она размазала кровь, пытаясь ее вытереть, несмотря на то, что на правом рукаве у нее расползалось большое красное пятно и красивое платье спереди было заляпано кровью, она тем не менее всем своим видом демонстрировала, что в помощи не нуждается. И она была вовсе не такой юной, как показалось мне на первый взгляд.
— Она пересекла мне дорогу! — орал водитель джипа. — Прям поперек свернула! Конечно, я в нее врезался! Заснула небось за рулем, это наверняка! А теперь вешает лапшу на уши насчет какой-то там лошади. Представляете? Она, мол, свернула, чтобы не врезаться в лошадь! Заснула она, вот и все! Приснилась ей эта лошадь! У-у, с-сука!
Шок иногда действует на людей таким образом. Отчасти я его понимал — он, видимо, действительно сильно перепугался.
— Лошадь действительно была, — сказал я девушке. Она невозмутимо пожала плечами.
— Да, конечно.
— Он... он удрал из моей конюшни и выбежал на дорогу.
Все негодующие взгляды немедленно устремились на меня, и я сделался новой мишенью гнева водителя джипа. Оказывается, с девушкой он вел себя весьма сдержанно. Он знал много таких слов, какие нечасто услышишь даже на ипподроме.
Когда он наконец прервался, заговорила девушка. Она стояла, прижав руку к животу, и лицо у нее было напряженное.
— Мне нужно в туалет, — отчетливо произнесла она.
— Я вас отвезу к себе домой, — сказал я. — Это недалеко.
Водитель джипа был против. Он сказал, что она должна остаться здесь до приезда полиции, которая будет с минуты на минуту. Но остальные мужчины кивнули — все знают, что в такой ситуации может прихватить, — и молча расступились, давая нам с ней пройти к моей машине.
— Если полицейские захотят с ней поговорить, — сказал я, — она у Джонаса Дерхема. Первый поворот налево, проехать через деревню, и на том конце направо будет дом с конюшней.
Они снова кивнули. Оглянувшись назад, я увидел, что большинство расселись по машинам и поехали дальше. Только один или двое остались с водителем джипа.
За те несколько минут, что мы ехали, она не сказала ни слова. На лице у нее была не только кровь, но и пот. Я остановился у двери кухни и немедленно провел девушку в дом.
— Уборная там, — сказал я, указав на дверь.
Она кивнула и вошла туда. Белые стены, яркая лампочка без абажура, резиновые сапоги, непромокаемые плащи, две фотографии со скачек в рамках и старый дробовик. Я оставил ее в этой неуютной обстановке и снова вышел во двор. Мой стиплер терпеливо ждал меня у забора.
Я похлопал его по спине и сказал, что он молодец. Принес ему из кладовки пару яблок и отвел его назад в загон. Ему не приходилось скакать так быстро и испытывать такого возбуждения с тех пор, как он взял свой последний приз в Челтенхеме. Когда я отпустил его, он всхрапнул, явно гордясь собой, и умчался прочь рысью, пружинистой, как у жеребенка.
Когда я вернулся, девушка как раз выходила из уборной. Она смыла с лица кровавые разводы и теперь промокала все еще кровоточащий порез на лбу полотенцем. Я пригласил ее обратно в кухню, и она последовала за мной все с тем же подчеркнутым и необычным самообладанием.
— А теперь, пожалуйста, налейте мне чего-нибудь покрепче, — попросила она.
— Э-э... Как насчет горячего крепкого чая?
— Нет. Бренди.
— Бренди у меня нет.
Она раздраженно махнула рукой:
— Ну, тогда виски. Или джину. Чего угодно.
Я виновато развел руками.
— Боюсь, что у меня вообще ничего нет.
— Вы что, хотите сказать, что у вас в доме нет ни капли спиртного? — недоверчиво переспросила она.
— Боюсь, что нет.
— О господи! — бесцветно сказала она. И внезапно рухнула на стул, словно у нее подкосились колени.
— При травме чай куда лучше, — заметил я. — Я вам сейчас заварю.
Я взял чайник, чтобы налить воды.
— Идиот! — сказала она. В ее голосе звучало презрение, гнев и, как ни странно, отчаяние.
— Но...
— Что «но», что «но»? Упустили свою дурацкую лошадь, из-за которой я чуть не разбилась, а теперь даже рюмку виски налить не можете! Из-за вас мне конец!
— Конец? — переспросил я.
Она бросила на меня убийственный взгляд. Та же смесь: презрение, гнев, отчаяние.
— Я была на вечеринке, — объяснила она. — И ехала домой. А из-за вас с вашей дурацкой лошадью я попала в аварию. И хотя авария произошла не по моей вине, сюда явятся полицейские и заставят меня дышать в свою чертову трубку.
Я посмотрел на нее.
— Я не пьяная, — сказала она, хотя это и так было видно. — Но я выпила больше, чем восемьдесят миллиграмм. Я не могу позволить себе потерять водительские права!
Да, моя лошадь втравила ее в серьезные неприятности. Мой долг — помочь ей выпутаться...
— Ладно, — сказал я. — Я все устрою.
— Сходите к соседям! Только быстрее, а то полиция вот-вот приедет!
Я покачал головой, подошел к мусорнице и выудил из нее бутылку из-под виски.
— К соседям идти некогда. И вообще, это будет выглядеть чересчур искусственно.
Я достал стакан и протянул ей. Потом сунул пустую бутылку под кран, налил чуть-чуть воды, взболтал и вылил все это в стакан.
— Вы что думаете, это кого-то обманет? — мрачно спросила она.
— А почему бы и нет?
Я поставил пустую бутылку на кухонный стол и снова взялся за чайник.
— На самом деле, сейчас надо заняться вашими порезами.
Она снова провела рукой по лбу и равнодушно взглянула на алое пятно на правом запястье.
— Да, пожалуй.
Поставив чайник, я позвонил своему доктору и объяснил ситуацию.
— Отвези ее в больницу, в травмпункт, — посоветовал он. — Они для того и существуют.
— Она хорошенькая, — сказал я. — А ты с этим управишься лучше.