Интересным было то, что оба предприятия Джеральда Картрайта так сильно разнились между собой и что сам он ни в одном из них не работал. В Бичмонте, штат Нью-Йорк, ему принадлежал французский ресторан экстра-класса под названием «Л’Эскарго», а в Холломене, на Сидар-стрит, по соседству с громадными башнями университетского комплекса Сайенс-Хилл, — небольшой ресторан-закусочная «У Джоуи». В обоих заведениях дела шли лучше некуда: первое притекало утонченных гурманов, ищущих новых вкусовых ощущений, втopoe с не меньшим успехом потчевало своих клиентов горячими оладьями. Деньги на текущие расходы Картрайт держал во Втором национальном банке, основные же инвестиционные активы находились под управлением компании «Меррилл Линч, Пирс, Феннер и Смит». Вспомнив о Говоруне, Кармайн проверил, не изымал ли Картрайт подозрительно крупных сумм в последнее время, но все

было как обычно.

Кармайн прошел за хозяином в небольшую гостиную с хорошими, но вполне заурядными креслами и столиками — из разряда тех, что покупают благоразумные многодетные родители. Сквозь стеклянную двустворчатую дверь виднелся огромный зал, обставленный гораздо изысканнее. Видимо, туда детей не пускали.

Рухнув в кресло, Джеральд Картрайт поднял с пола подушку и прижал ее к животу.

— Позавчера ночью вы, мистер Картрайт, дома не ночевали?

— Нет! — со стоном выдохнул Картрайт. — Я был в Бичмонте.

— У вас там ресторан?

— Да.

— Вы часто остаетесь на ночь в Бичмонте?

— Да. У меня там родственники, и у жены тоже. Над рестораном мы устроили небольшую квартирку. А через два дома живет моя мама. Мы обычно вместе ужинаем.

— А помимо родственников, у вас есть какая-то особая причина часто посещать Бичмонт?

— Видите ли, «Л’Эскарго» — французский ресторан, а мой шеф-повар, Мишель Моро, — настоящая знаменитость по части французской кухни. Вдобавок он капризен, как оперная дива. Постоянно устраивает скандалы. Так уж вышло, что я единственный, кто способен привести его в чувство. Если он уйдет, мой бизнес вылетит в трубу. Некоторые клиенты приезжают к нам за сотни миль. Заказы на столики расписаны на три месяца вперед. Без Мишеля я как без рук! Мне не остается ничего другого, как приезжать два-три раза в неделю в «Л’Эскарго», только чтобы у шеф-повара не портилось настроение. Кэти приходилось несладко, но она все понимала. Учить троих детей в частной школе — это не шутка.

— Ипотека за дом, видимо, тоже.

— Ну это как посмотреть. — Картрайт сглотнул, покачнулся и крепче сжал подушку. — Мы улучили удачный момент для покупки. Ссуду получили всего под четыре процента. И в любом случае ничего не теряли. Такая усадьба, да в таком районе, да с видом на реку стоит в пять-шесть раз дороже, чем мы за нее заплатили. Дом был в хорошем состоянии, так что на ремонт мы не сильно потратились.

По щекам Картрайта покатились слезы; он с трудом держал себя в руках.

— Не торопитесь, мистер Картрайт. Вам что-нибудь принести?

— Нет, — ответил он сквозь всхлипывания. — Какой ужас! Дети почувствовали неладное, но не стали выяснять, почему мама и Джимми так долго не спускаются. Ждали меня… Раньше бы не утерпели. Когда появился Джимми… все изменилось.

— Потому что у него синдром Дауна?

— Да. Потом нам сказали, что надо было сделать анализ околоплодных вод. Но почему никто не говорил, пока она была беременна?! Мы даже не знали, что рожать после сорока такой большой риск! У нас ведь трое нормальных здоровых детей.

Возмущение помогло Джеральду пересилить горе. Кармайн сидел и слушал, иногда подталкивая его мысли в нужное русло.

— Джимми требовал много внимания, но я не мог проводить дома больше времени, чем раньше. Я попытался нанять для «Л’Эскарго» менеджера, но ничего не вышло. Мне по-прежнему пришлось ездить в Бичмонт самому.

Слезы по лицу Джеральда текли не переставая.

— Мне кажется, настоящая проблема заключалась в старших детях, — мягко сказал Кармайн.

Картрайт вздрогнул и посмотрел на него с удивлением:

— Как вы догадались?

— Типичная реакция, когда в семье появляется ребенок-инвалид. У матери не остается времени на остальных детей, а те еще малы, чтобы принять это, — бесстрастно сказал Кармайн. — Вот и отвергают нового ребенка и как следствие мать тоже. Сколько вашим?

— Сельме шестнадцать, Джеральду-младшему тринадцать, а Гранту десять. Я надеялся, Сельма будет матери помощницей, но она стала… просто невыносимой. В школе прошел слух, что у нее умственно отсталый брат, и ее это страшно злило. Точнее, всех троих.

— В чем именно это проявлялось, мистер Картрайт?

— Совсем от рук отбились. Ни грамма помочь не хотели. А у Кэти не было времени готовить им завтраки в школу и что-нибудь перекусить после. Когда Джимми исполнился год, стало еще хуже. Кэти совсем закрутилась, даже ужин толком не успевала приготовить. Лишь побыстрей и попроще. Попросила Сельму заняться стиркой, так дочка такой скандал закатила, не хуже, чем Мишель. В общем, не жизнь, а сплошной кошмар. Джимми дети на дух не выносили, даже в одной комнате с ним находиться не хотели.

«А у тебя кишка была тонка надрать им как следует задницы! — подумал Кармайн. — Все в Бичмонт мотался. Поужинать с мамочкой, выспаться в свое удовольствие. И Мишель со своими капризами кстати пришелся. Прямо манна небесная! Удобный предлог спрятаться от проблем, которые ты обязан был решить, и знал, что обязан, да только духу не хватало. Ты был нужен дома, жене, весь день, каждый день… Ну да, деньги тоже нужны, но не в долговой же ты яме сидел, в конце концов! Разобрался бы с домашними делами, нашел бы себе потом другого Мишеля, ничего б с твоим «Л’Эскарго» не стало!»

Предоставив Картрайту рыдать в обнимку с подушкой, Кармайн отправился в обход по огромному дому, намереваясь встретиться с детьми и посмотреть, что они собой представляют. Первым делом, однако, заглянул в отгороженную полицейской лентой хозяйскую спальню.

Спальня была просто картинка. Основной бежевый тон обоев, покрывала и штор местами прерывался черными полосами разной ширины. Ковер на полу был черный. Мебель — бежевая, того же оттенка картофельной кожуры, как и все остальное.

Единственной нотой, вносившей диссонанс в общую гармонию, была массивная детская кроватка, придвинутая вплотную к супружескому ложу — очевидно, с той стороны, где спала Кэти Картрайт. Снабженная необычно высокими, толстыми и частыми прутьями, кроватка больше походила на клетку для опасного животного. Одеяла и простыни в ней так и лежали спутанным комом; после пропажи ребенка к ним никто не притрагивался. Огромная супружеская постель после осмотра экспертов оставалась нетронутой. В сравнении с детской кроваткой она выглядела вполне аккуратной. Очевидно, никакой борьбы на ней не происходило. На простыне, там, где лежал локоть Кэти, темнело пятнышко крови.

Стакан с остатками бурбона, обнаруженный на ночном столике, отправили в лабораторию Патрика на анализ, где выяснилось, что в последнем напитке Кэти содержался хлоралгидрат. Если она и почувствовала укол при введении лошадиной дозы пентобарбитала, сопротивляться Кэти все равно не могла. Патрик полагал, что смерть наступила около двух часов ночи, значит, мать умерла раньше сына. Был ли ее убийца также и убийцей ребенка?