Гаражи личных автомобилей – постройки разной высоты, ширины, напоминающие Город мёртвых в Каире. Ворота зелёные, коричневые, синие или просто ржавые, а кое-где ворот нет вовсе и видно чёрное нутро брошенного убежища для машины… За гаражами ветхие фанерные будки с яркими вывесками «Шиномонтаж», «Масла, антифриз», следом – строительные магазины, оптовая овощебаза, а после начинаются жилые дома.

Конечно, ни один населённый пункт не открывается сразу дворцами и фонтанами, и любимый, пожалуй, город Аркадия Бильбао тоже окружён складами, заводиками, в нём тоже есть спальные районы, но здесь всё это было каким-то сгущённым, утрированным, особенно резким – режущим глаза и душу.

Каждый раз, въезжая сюда, Аркадий надеялся, что за три-шесть-десять месяцев что-то изменилось. Нет, унылость заборов, тоска одноцветных пятиэтажек становились только сильнее… Сейчас, летом, листва деревьев, трава, высокое небо слегка разнообразили палитру, а осенью, зимой, ранней весной хотелось завыть, забиться, закричать водителю: «Поворачивай обратно!»

Нельзя, что ли, выделить совсем небольшие средства и хотя бы раскрасить дома в разные цвета? Конечно, по науке, желателен подбор цветов, создание благоприятного для психики спектра, но можно и наугад: один дом салатовый, другой – розовый, третий – пусть останется серым, четвёртый – голубой, пятый – оранжевый. А если у властей нет средств, обратиться к жителям: давайте сделаем наш город красивым. И наверняка они откликнутся.

Но даже в областном центре огромные массивы такие же, как лет тридцать назад. Нет, хуже, мрачнее, конечно, – стареют, тускнеют. Есть, например, район Молодёжный, который в народе называют Панелька. Строили для себя молодые семьи – было такое движение в советское время: МЖК. Десятки абсолютно одинаковых панельных девятин-«свечек».

Может, в то время казались прогрессивными, симпатичными, квартиры в них – пределом мечтаний, но сейчас они вызывают ужас и панику: не «свечки» это, а гигантские обелиски, в которых легко заблудиться, глаза слепнут от серого цвета – цвета не бетона, а сухого цемента. Действительно, словно кладбище, а не часть города, населённого живыми людьми, рождёнными для радости, красоты, любования миром…

Не так давно появилась строительная компания «Кандинский». В разных микрорайонах областной столицы она возводит весёлые, с большими окнами, пёстрые многоэтажки. Но они, к сожалению, только подчёркивают главенствующую, властвующую серость.

– Здесь налево, пожалуйста, – сказал Аркадий; даже с навигатором многие водители пропускают этот узенький, один из многих, переулок.

Машина свернула и сразу заскакала по колдобинам. Асфальт на проспектах содержат в относительном порядке, а большинство улочек и переулков – как после бомбёжки.

Тряслись недолго – вот уже родная пятиэтажка: бетонные панели с чёрными швами, забитые всякой всячиной балконы, крошечные и хлипкие, два подъезда, выщербленные козырьки над ними. Внутри – сорок квартир. В одной из них он вырос.

– Привет, – зашептала мама, – заходи. Тише только – Юрка спит с дежурства.

Тут, как назло, чемодан ударился о тумбочку.

– Ну не греми ты, говорю!

Уже такой встречи Аркадию хватило, чтоб раскаяться. Зря приехал. Помешал…

Стало неловко за себя, за маму, за громоздкий чемодан, наполненный ненужными, по сути, подарками. Даже за это ласково произнесённое «Юрка». Его мама никогда «Аркашка» не называла, в последние годы только «Аркадий». Ни нотки теплоты. Как к чужому обращалась.

Обнял маму, она тут же попятилась:

– У меня там варится…

Но не ушла на кухню.

– Как дела? – спросил Аркадий. – Юра всё с тобой?

– А куда ему? И зачем? Нормально… Живём.

В этих коротких фразах слышалось: не лезь не в своё дело.

Аркадий пожал плечами, вошёл в зал. Постоял, потом сел на диван. Пружины со скрипом сжались, и скрип тоже был враждебный, недовольный.

– Голодный? – спросила мама.

– Да так…

– Юрку тогда дождёмся и поедим.

– Хорошо…

Она чем-то занималась на кухне, а он сидел и ждал. Начать сейчас разбирать чемодан – значит производить звуки и тем самым раздражать маму. Книги были в той комнате, где спал Юрка. Телевизор включать не стоило даже без звука, да Аркадий и не смотрел его.

Зал с каждым приездом становился всё меньше. Будто съёживался, ссыхался. Может, из-за вещей, которые старели, темнели, а скорее, Аркадий просто отвыкал от подобной планировки, такой мебели, ковра на стене, съедающего пространство. И жил, и бывал в основном в домах светлых, свежих, с продуманной цветовой гаммой, правильным освещением. Даже самое маленькое пространство можно сделать просторным, если подойти к его устройству с умом. А тут… Мебель не подбиралась, а поступала по случаю, предметы не соответствовали друг другу. Ковёр…

Этот ковёр Аркадия раздражал больше всего. Глупый советский ярлык того, что квартира не из бедных. Теперь же он давно демонстрирует, что в таких жилищах обитают отсталые, безвольные, косные люди.

Мама звякнула крышкой кастрюли и тихо, но зло заругалась на себя. И Аркадий мгновенно тоже наполнился злобой – злоба втекла в него бешеным потоком, забурлила, утопила сердце, мозг в едком яде. Злоба была не на маму, а на брата. Брат сейчас мирно спал, а Аркадия колотило от ненависти.

Представилось, что Юрка вышел из спальни. Да нет, Аркадий увидел его отчётливо, будто в реальности. В широченных клетчатых шортах до колен… Толстые волосатые голени… Застиранная домашняя майка… Мускулы давно спрятались под слоем сала… Кожа бледная, рыхлая, с веснушками… На левом плече расползшаяся по лишней коже татуировка – парашют, самолёт и буквы «ВДВ»… Волосы редкие, недлинные, но при этом спутанные, над висками торчат в стороны, как у клоуна… Глаза маленькие от долгого спанья, на подбородке и щеках седоватая щетина… Майку задирает круглое тугое пузо, темнеет ямка пупа…

Злил не сам вид стареющего брата, а эта его вопящая о себе запущенность. Этакий пупс, но не пятилетний, а на пятом десятке. Сейчас раскроет пасть и тонким голосом потребует: «Мама, ням-ням». И мама, забыв о другом сыне, который давно привык сам о себе заботиться, сам себя кормить, бросится к этому пупсу с тарелкой и ложкой…

Пупс нажрётся и плюхнется перед теликом. И, поглаживая пузо, порыгивая и попукивая, станет комментировать происходящее на экране, то и дело переключать каналы, ни на одном не находя для себя интересного. И бубнить, бубнить.

Отвратительное это действо прошлым летом Аркадия взбесило. Брат наткнулся на репортаж о гей-параде в Киеве.

Выковыривая спичкой из дуплистых зубов остатки хамона, тяжело выдыхая пары граппы, Юрка отложил пульт и заворчал:

– О, пидоросня веселится. Хе-хе… Да мордой об асфальт и яйца вырвать… Твар-рюги, а…