– Вечер пятницы – трудное время. Особенно дождливой пятницы. Хотите подброшу?

На этот раз невозможно было найти повод, чтобы отказаться.

Он кнопкой открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья. Она поспешно нырнула в машину, проклиная судьбу, погоду и свой идиотизм. Почему она не пошла в метро? Видите ли, у нее ноги болели.

– Спасибо, – сказала Джессика, захлопывая дверцу. – Мерзкая погода. Боюсь, что с меня капает на сиденье. – С каждой минутой она чувствовала себя все более мокрой.

– Уверен, что машина не простудится, – мрачно пошутил он. – Куда едем?

Она назвала адрес и откинулась назад, закрыв глаза.

– Кстати, что заставило вас вернуться в офис?

– Работа, которую я должен был взять.

– Но… – Она повернулась и посмотрела на его профиль. – Вы взяли то, ради чего вернулись?

– Нет. Я увидел вашу промокшую несчастную фигуру и решил сделать доброе дело недели.

– Как разумно. – Дворники стали бегать быстрее, чтобы справиться с потоками дождевой воды.

– Вот такой я человек.

Он вроде бы в прекрасном настроении, подумала Джессика. Хотя ему придется проехать не одну милю, чтобы доставить ее домой.

– Надеюсь, я не нарушила ваши планы на вечер.

– Вовсе нет. И не думайте об этом. Я планировал провести вечер так:

– он сделал паузу, – вымыть голову и покрасить ногти.

Джессика улыбнулась в темноте. Она не встречала человека, который с такой легкостью переключался бы с агрессивности на юмор. По правде говоря, она вообще не встречала мужчин, чья личность так поражала бы противоположностями. Он мог быть безжалостным, не знающим сомнений, настырным, жутко раздражающим, сумасшедшим, невыносимо саркастичным. И через секунду – очаровательным, остроумным, ошеломляюще легкомысленным. Наверно, у него раздвоение личности.

– Прямо по этой дороге до следующего перекрестка, а там налево.

– Как поживает малыш вашей невестки? – спросил он после нескольких минут молчания.

– Малыш невестки?

– Который должен был родиться в тот самый день, когда вы не могли принять мое предложение подвезти вас. Вы хотели быть дома, когда позвонит ваша мать.

– Ох. Невестка и малыш. – Какой сложный повод она тогда придумала. Оба чувствуют себя прекрасно. – Малыш родился тремя днями позже. Так что ложь оказалась очень близка к правде.

– Должно быть, мамаша рада, что свекровь там и может помочь, небрежно бросил он.

– Думаю, рада.

– И давно ваша мать там? Это так далеко…

– Там мой брат, – отрезала она. Дождь и темнота точно пеленой закрывали акварельные мазки цветных огней на черном бархатном фоне.

– А вы остались здесь, – он показал рукой на улицу Джессика промолчала.

– Насколько я понимаю, ваше молчание означает, что я затронул деликатный вопрос.

– Вы затронули вопрос, который вас не касается, выпалила она. – Сейчас пока прямо, а моя улица третья направо.

– Как ко всему этому отнесся ваш отец? Пальцы сами сжались в кулаки. От острой горечи судорогой стянуло живот. Ей успешно удалось затолкать память об отце в угол буфета, которым никто не пользовался. Но при каждом упоминании о нем поднимался столб пыли.

– Он умер семь лет назад, – натянуто сообщила она. Наверно, голос выдал ее отношение к отцу. Бруно быстро взглянул на нее, потом снова перевел взгляд на дорогу.

– Должен ли я выразить вам сочувствие?

– Можете выразить все что угодно.

Отец правил домом, установив царство террора. Если она и брат попадались под руку, когда он бывал не в настроении, он рявкал на них и безжалостно бил. Меньше всего ей нужно сочувствие. Но никогда она бы не призналась в этом мужчине, сидевшему рядом за рулем.

– Мой дом третий направо. В такую погоду трудно разглядеть. Можете высадить меня прямо здесь.

Машина замедлила ход. Джессика повернулась к нему, приготовив слова благодарности и надежды, что это не было слишком обременительно… Бруно выключил мотор и прижал голову к окну.

– Чашка кофе была бы очень кстати. Адские условия для вождения. – Он потер глаза подушечками пальцев. Джессику обдало волной сочувствия. Он не обязан подбирать ее на улице и привозить домой. И что бы он ни говорил, она уверена, что у него были планы на вечер. Он не из тех мужчин, которые в пятницу вечером получают удовольствие от одинокого ужина, чашки какао и ночного кино по телевизору.

– Конечно. – Джессика вышла из машины и только теперь поняла, как сильно она промокла. Пальто давило и тянуло к земле. Волосы влажные. И вообще она похожа на огородное пугало после дождя.

– И возможно, вы сумеете придумать что-нибудь для нас поесть, попросил он, следуя за ней к парадной двери.

Зимой Джессика всегда оставляла в холле свет, чтобы не возвращаться в полную темноту. А отопление само включалось часа за три до ее прихода. Так что теперь в доме было приятно тепло. А она продрогла до костей.

– Придумать что-нибудь для вас поесть? – Джессика сняла жакет и недоверчиво уставилась на него.

– Да, ничего особенного. То же, что бы вы приготовили для себя. – Он разглядывал дом, но старался делать это незаметно. Прошел за ней в маленькую гостиную с эркером, выходившим на улицу. Это была ее любимая комната. Здесь она проводила большую часть времени. В гостиной преобладали сочные тона – насыщенный зеленый и густой терракотовый. И вместо электрического камина в стиле шестидесятых годов она сделала настоящий. Им редко пользовались, но он красиво выглядел.

Бруно обошел комнату, то и дело останавливаясь и разглядывая фотографии ее матери и брата с семьей в старательно выбранных деревянных и серебряных рамочках. До него этого никто не делал. Интересно, заметил ли он, что на всех снимках отсутствует отец?

– По-моему, вам не вредно было бы переодеться, неожиданно произнес он, повернувшись к ней.

Джессика покраснела. Ей и самой это приходило в голову. Но нет. Она не собирается переодеваться. Строгий костюм, каким бы мокрым и обвисшим он ни был, ее защита.

– Вы когда-нибудь перестаете отдавать приказы? вежливо спросила она.

– Это моя плохая привычка. Вы схватите простуду и умрете, если останетесь в мокром.

Он снял пиджак и повесил его на спинку стула, потом сел, вытянул и скрестил свои длинные ноги.

– Я на минутку.

Плохие привычки – это ничего. Но у этого мужчины есть невыносимые привычки. Она закрыла дверь в спальню, постояла в нерешительности и заперла ее. Она понятия не имела, зачем это сделала. Со вздохом облегчения Джессика сбросила туфли, поспешно надела белую футболку, джинсы и поношенные тапочки, в которых всегда ходила дома.