Глаза Джейкоба потемнели.

— Почему вы так любопытны, Молли Паркер? — Говорил он спокойно, но ни в его позе, ни в мимике не было ничего спокойного.

Молли поперхнулась. Это была уже не беседа, а схватка, а она не была уверена, что хочет с ним воевать. Молли не сомневалась, что победителем выйдет Джейкоб. Она пожала плечами и непринужденно произнесла:

— Конечно, мне любопытно. Я видела, как все уезжали один за другим, начиная с вас. Да, я хочу знать, что стало причиной исхода.

— Значит, — мрачно подытожил Джейкоб, — вас не интересует, что я делал. Вопрос в том, почему я уехал.

У Молли перехватило дыхание.

— Да.

Джейкоб откинулся назад, его поза стала свободнее, хотя глаза смотрели по-прежнему сурово.

— А что вы сами думаете о причинах моего отъезда? — Этого Молли никак не ожидала. Джейкоб пожал плечами. — Я могу себе представить, что у вас в голове. С легкостью.

Она облизала пересохшие губы:

— Можете?

— О да, — заверил ее Джейкоб с жестоким холодным смешком. — Вы думаете, я уехал, потому что мне все надоело. Надоело играть роль папочки при моих братцах и сестре. Я решил, что они могут сами о себе позаботиться, и отправился на поиски приключений. Я не писал, не звонил, не приезжал, потому что мне не было до них дела. И уж конечно, не было дела до вас, несчастной дочки садовника, которая ходила за мной с широко раскрытыми глазами. — Шокированная, Молли невольно вскрикнула. Она не ожидала, что он может быть так жесток. — Вы именно так думаете, Молли? — шепотом спросил Джейкоб, и она поняла, что тоже была жестока по отношению к нему. И осуждала Джейкоба в своем сердце. Без права на объяснение.

И вот сейчас, видя боль в его темных глазах, Молли осознала, что, возможно, была не права.

Джейкоб засмеялся.

— Не утруждайте себя ответом, — сказал он, соскользнул с табурета и взял свою тарелку (он съел все до последней крошки). — Ваши мысли и чувства отражаются в этих дивных глазах.

В этих дивных глазах?! Молли растерялась, ее тело в ответ на сделанный походя комплимент вспыхнуло. Джейкоб повернулся и посмотрел ей в лицо.

— Извините меня, — после паузы пробормотала Молли. Она не знала, за что извиняется, но в глубине души чувствовала, что должна это сделать.

— Не надо, — бросил Джейкоб, — не извиняйтесь за правду.

— За правду? — повторила она смущенно. — Что вы говорите?

— Я бросил братьев и сестру. — Его голос был лишен каких-либо эмоций. — Я был готов заплатить эту цену, хотя она высока.

В ее голове закружились тысячи вопросов. Цену за что? Высока — для кого? Для его родных? Для него самого?

— Пошли, — сказал Джейкоб через минуту.

Молли подняла глаза. Он протянул ей руку. Она протянула свою. Пальцы Джейкоба обхватили ее ладонь, теплые, сухие, сильные. Дрожь прошла по телу Молли, дыхание участилось, кровь быстрее побежала по жилам. Все внутри ожило. Опять эти пузырьки, такие сладкие, такие искушающие, такие опасные…

— Что?

— Я хочу вам кое-что показать. — Он, не выпуская руки Молли, повел ее из кухни.

Джейкоб не собирался брать Молли за руку. Не собирался показывать ей свою находку. Достаточно было бы положить это в конверт и оставить у ее двери.

Он не хотел сближаться с женщиной, которая задавала острые вопросы и смотрела на него с выражением испуга и обиды, причиной которых был он.

И вот он ведет ее, хрупкую и доверчивую, несмотря на грубые слова, которые говорил всего минуту назад, по темным коридорам и держит Молли за руку, а его пальцы переплетены с ее маленькими пальчиками. Это было приятно. Слишком приятно. Он давно не ощущал столь нежного прикосновения. Многие годы Джейкоб не позволял себе сблизиться с кем-нибудь. Молли Паркер привлекла его своей нежностью и мягкостью, решимостью и силой. Он не хотел увлекаться, но тем не менее увлекся.

Он приехал сюда, чтобы продать дом. Основная его задача — воссоединение семьи. Но никак не соблазнение Молли Паркер. Нет!

Внутри у него пустота. Пустота и боль. Даже хуже. Его душа полна ядовитых воспоминаний и сожалений, правды о себе, о том, на что он способен. Он ничего не может дать Молли Паркер. Ничего, что она захотела бы принять.

Кроме розы.

— Почему мы опять пришли сюда? — спросила Молли, когда Джейкоб привел ее в кабинет. Ей было душно в этой комнате, несмотря на открытые окна.

— Я кое-что нашел, разбирая дела отца. — Джейкоб отпустил ее руку, обошел стол и начал рыться в бумагах. — Его документы были в ужасном беспорядке, что, вообще говоря, неудивительно.

— Я мало что знаю о вашем отце, — осторожно сказала Молли. — Кроме…

Глаза Джейкоба сверкнули. Он опять насторожился, замкнулся.

— Кроме чего? — поинтересовался он.

— Того, что знали все вокруг. Что говорили в деревне.

— А что говорили в деревне? — Джейкоб был нарочито спокоен.

— Что он был очень обаятелен, — поколебавшись, ответила Молли. — И пил.

— И то и другое правда. К сожалению, он не был заботливым отцом.

Джейкоб произнес это так равнодушно, что Молли, не удержавшись, спросила:

— Вам это, наверное, неприятно?

Он посмотрел на нее, сузив глаза.

— Да. Мне это было неприятно всегда. — В его тоне промелькнула какая-то горькая нотка, которой Молли не ожидала. Словно это сказал не внешне сдержанный человек, а существо, прячущееся где-то внутри, способное мучиться и переживать. — Мне это неприятно из-за братьев и сестры, — продолжал Джейкоб, — которым и я не смог дать очень много.

— Но вы пытались.

Он пренебрежительно повел плечом и вновь занялся бумагами:

— Мой отец, как ни странно, был способен на кое-какие добрые поступки. Как этот, например.

Джейкоб протянул Молли толстый, пожелтевший от времени лист пергамента.

— Что… — начала Молли. У нее перехватило дыхание. К пергаментному листу была прикреплена роза, засохшая, с пожелтевшими лепестками, и все-таки прекрасная. А под ней незнакомым почерком было написано: «Роза Молли».

У нее вдруг сжалось горло, на глазах выступили слезы, пальцы стиснули старый пергамент.

— Осторожно, — предупредил Джейкоб.

— Извините. Я… Я не… Откуда это у него… У вашего отца?

— Насколько я понимаю, ваш отец показал ему это. — Джейкоб указал на надпись, сделанную более мелкими буквами: «Новый гибрид. Паркер назвал его в честь своей дочери. Как мило». — Кажется, это тронуло моего отца, когда он находился в редком для него благодушном настроении.