Едва дотерпев до семи утра, я решилась позвонить Франческе, впервые радуясь разнице во времени. Трубка жгла мне руку, мне не терпелось услышать ее голос, хотя я знала — если бы у нее были хоть какие-нибудь новости, она непременно позвонила бы мне.

— Франческа?

— Привет, солнышко. Все… нормально?

Я вздохнула, устало потерла лицо.

— Слышу, что нет, — упавшим голосом сказала Франческа. Спросила сочувственно: — Снова кошмары?

— Неделю не было, я уже было решила… — Голос сорвался. Я закрыла глаза и продолжила уже спокойнее: — Франческа, мне нужна твоя помощь.

— Кармаль, я делаю что могу! — В ее голосе звучало отчаяние. — Никто из моих… осведомителей ничего не знает. Я же сразу предупреждала — это могут быть просто слухи.

— Я в это не верю. Если есть яд, всегда существует противоядие.

— Клеймо — это не яд, Кармаль, а куда сложнее. — Франческа вздохнула. — Я делаю все возможное, но каждый раз натыкаюсь на глухую стену. Неудивительно, что Зеро стараются держать свое существование в секрете…

— Как тогда о них узнают другие? Те, кто обращаются к ним за помощью?

— Я не знаю. Кармаль, просто поверь — я делаю все возможное. Хотя до сих пор не одобряю твоего стремления найти Зеро, и не уверена, что во всем этом будет какой-то смысл…

— Франческа, не начинай! — взмолилась я.

— … но я всегда на твоей стороне. Есть и еще один вариант помочь Лори, куда более реальный. Я сейчас пытаюсь связаться с одним целителем…

— И чем он лучше прежних? — сухо осведомилась я.

Подруга не обиделась, хотя стоило бы. Она вылезала из кожи, чтобы помочь мне и Лори, а я в благодарность срывала на ней свою злость.

— Тем, что он сильнее. Одареннее, — спокойно ответила Франческа. За нашу не такую уж и долгую дружбу она уже успела привыкнуть к моим вспышкам злости и ненависти — по отношению ко всему окружающему миру, но чаще всего — к самой себе.

С Франческой мы познакомились два года назад, хотя иногда казалось, что мы знакомы целую вечность — так многое мы знали друг о друге и так многим могли поделиться.

После того, что случилось со мной в пятнадцать, я никогда не думала, что в моей жизни появится человек, которому я смогу открыться по-настоящему. Вряд ли меня можно в этом винить — когда тебя предают родные отец и мать, сложно научиться доверять людям. Я так и не научилась. Единственным исключением оказалась Франческа. Я понимаю, почему так произошло — у нас обеих было достаточно горя и разочарований в прошлом. Это куда более глубокие, сильные узы, нежели одинаковый вкус на шмотки, дешевые сериалы или парней.

Франческа проходила свидетельницей по делу о поджоге. Она едва не сгорела в пожаре, а вот ее отчиму повезло куда меньше — из дома, охваченного пламенем, он выбраться так и не сумел. Тогда я сразу заметила странности в ее поведении — молодая девятнадцатилетняя девушка была выбита из колеи произошедшим, хотя ее отношения с отчимом, судя по свидетельствам знакомых, близкими не назовешь. В глазах Франчески читался явственный испуг, и я довольно быстро поняла, чего она боялась.

Того, что отправится к Выжигателям.

Тогда я поговорила с ней глазу на глаз, объяснила, кто я такая. Расплакавшись от облегчения, Франческа все мне рассказала. Она безоговорочно поверила мне, не допустив и тени мысли о том, что я, как детектив, могла просто воспользоваться своим прошлым, чтобы вывести подозреваемую на чистую воду. Но правда жгла ее изнутри, требуя выхода. Франческа жаждала быть услышанной и понятой и обрести поддержку.

Отношения с матерью у нее не складывались, но Франческе приходилось жить в ее доме — экзамены в столичный колледж она провалила, пришлось вернуться в родной город и поступить в местный, работу найти не могла. Столкновение двух импульсивных характеров — матери и дочери — нередко выливалось в скандалы и ссоры. Усугубило ситуацию появление в доме отчима — тот сразу положил глаз на очаровательную юную Франческу — более молодую и привлекательную версию его сожительницы. Спустя какое-то время начались приставания, которые дерзкая Франческа с успехом отбивала — один раз в самом прямом смысле. С тех пор лоб отчима рассекал кривой шрам от разбитой о его лицо чашки.

Она даже не пыталась рассказать матери — знала, что та не поверит. Все, что ей оставалось — считать дни до окончания колледжа, когда она сможет наконец уехать в Импагро.

Эта история могла бы закончиться иначе, если бы не ее пробуждающийся дар. С шестнадцати лет она чувствовала в себе разгорающуюся искру, которая с каждым годом становилась все ярче. Пыталась контролировать, зная, к чему приведет обратное. Случилось так, что отчим стал невольным свидетелем проявления ее способностей — видел, как на ее ладони появился крохотный огонек. Он тогда был пьян, но не настолько, чтобы забыть о случившемся или же посчитать его плодом своего воображения.

С тех пор его приставания стали еще агрессивнее и напористей. Когда Франческа грозилась пойти в полицию, он с мерзкой ухмылкой отвечал, что ему есть, о чем им рассказать. И Франческа молчала, стоически отражая его нападки. Страх предстать перед Выжигателями, быть провозглашенной одержимой и заполучить клеймо на груди оказался сильнее страха изнасилования.

Но так не могло продолжаться вечно. В один из особо кошмарных для Франчески дней ее дар вырвался из-под ее контроля. Дом объяло пламенем. Она успела убежать, отчим — нет. Счастье, что матери не было дома.

Да, я пошла на должностное преступление, умолчав о некоторых найденных уликах, доказывающих причастность Франчески к пожару. И никогда не жалела, что это сделала. Мой напарник — вечно угрюмый, молчаливый Ханг, — шел на повышение и все его мысли были заняты переездом в столицу. Дело о каком-то там поджоге на тот момент его интересовало мало. Так что мне все сошло с рук, и у полиции не появилось ни малейшего подозрения об одаренности Франчески.

Тварь получила по заслугам, а Франческа наконец смогла свободно вздохнуть. Через месяц она улетела в Импагро, обратилась к столичным магам, которые помогли обуздать ее дар. Я знала, что сейчас она в полной безопасности — Руаре — тайная организация магов — делали все возможное, чтобы избежать внимания Выжигателей.

Флетчер бы выпал в осадок, если бы узнал, кто является моей лучшей — точнее сказать, единственной подругой.

— Кармаль, держись. Мы… справимся. — Ее голос вернул меня из событий двухлетней давности в сегодняшний день.

Я кивнула через силу, забыв, что она не может меня видеть. Попрощавшись, отключилась. Еще долго сидела, глядя прямо перед собой — и ничего не видя. Знакомое уже оцепенение — я могла впадать в него на несколько мгновений, не слышать, что происходит вокруг, не слышать, как меня окликают люди. Потом возвращалась в себя, с неловкой улыбкой объясняя, что просто сильно задумалась. Задумалась, как же.

Магическое вмешательство в человеческое сознание никогда не проходит бесследно, что бы там церковь ни говорила. Все их пламенные речи о необходимости очищения одержимых — голимая чушь. «Очистив», выжгли важную часть меня — словно отобрали кусочек души, который так и остался серым, незаполненным. Мне часто говорили, что у меня бывает пугающе отрешенный, безжизненный взгляд. Обычно я ничего не помню о том, о чем думала в те мгновения — будто обращаюсь к той, опустевшей частичке себя, где вязнут и превращаются в пепел все мысли и воспоминания.