Теснились у причала большие и малые рыбачьи суда, шла разгрузка рыбы, надсмотрщики орали, бранью, а то и тычками погоняя чернокожих грузчиков, которые следовали попарно, лохмотья их намокли от воды, капавшей из плетеных корзин с рыбой, лица и руки были облеплены чешуей. Казалось, на рынке собрались все жители Лиссабона. У Балтазара Семь Солнц слюнки потекли, словно весь голод, скопившийся за четыре года войны, прорвал плотины смирения и дисциплины. Почувствовал он, что живот подводит, машинально поискал глазами женщину с узелком, куда пошла она вместе со своим спокойным мужем, а он, может, разглядывает идущих мимо женщин, гадает, не англичанки ли они, не гулящие ли, всякому мужчине требуется держать в запасе разное, о чем можно помечтать.

В кармане у Балтазара мало денег осталось, всего несколько медяков, что позвякивали куда глуше, чем клинок и крюк в котомке, оказался он в городе, которого почти не знал, и теперь нужно было ему решить, куда держать путь, то ли в Мафру, где единственной его руке не сладить с мотыгой, для которой обе руки нужны, то ли во дворец, где, может, и подадут ему милостыню в воздаянье за пролитую кровь. Кто-то говорил ему об этом в Эворе, но еще говорили ему, что просить придется многократно, долго, к тому же надобно заручиться основательной поддержкой покровителей, и при всем том случалось, что теряли просители и дар речи, и жизнь, так и не понюхав, чем деньги пахнут. Все же как-никак были в столице духовные братства, где подавали милостыню, и монастырские привратницкие, где можно было получить похлебку и ломоть хлеба. А человеку, оставшемуся без левой руки, не приходится особенно жаловаться, если может он протягивать прохожим правую. Либо требовать, грозя железным острием.

Семь Солнц пошел по рыбному рынку. Торговки во все горло зазывали покупателей, задирали их, размахивая руками, унизанными золотыми браслетами, божась, били себя в грудь, увешанную цепочками, крестами, побрякушками, все из доброго бразильского золота, так же как и тяжелые кольца в ушах либо длинные подвески, богатые серьги, стоившие дороже, чем сама женщина. Среди грязной толпы торговки чудом сохраняли удивительную опрятность, к ним не приставал даже запах рыбы, хотя они хватали ее руками. У дверей таверны, что возле Алмазной палаты, купил Балтазар три жареные сардины и, положив, как водится, на ломоть хлеба, сжевал, дуя на горячих рыбок, по пути к Террейро-до-Пасо. Зашел в мясную лавку на площади потешить вожделеющее око видом больших кусков мяса, свиных и говяжьих туш, разделанных и четвертями развешанных на крюках. Посулил себе, что вволю наестся мяса, когда заведутся в кармане денежки, тогда он не знал еще, что в скором времени начнет здесь работать и место получит не только по милости покровителя, но и благодаря крюку, что у него в котомке, ведь им так удобно подцепить тушу, выпростать потроха, содрать слой жира. Лавка, хоть все здесь и заляпано кровью, чистая, стены белыми изразцами выложены, и если приказчик, что у весов стоит, не обвесит, то никакого другого обмана не будет, потому что мясо само правду скажет, свежее ли оно, мягкое ли.

А та вон громада и есть дворец, где живет король, дворец стоит на месте, короля на месте нет, охотится в Азейтоне вместе с инфантом доном Франсиско и другими своими братьями, и слуги при нем, и преподобные отцы-иезуиты Жуан Секо и Луис Гонзага, они-то наверняка не только затем поехали, чтобы поесть да помолиться, может, королю захотелось освежить в памяти латинские и математические премудрости, которым он у них обучался, будучи принцем. Его величество взял с собою также новое ружье работы Жуана ди Лары, главного королевского оружейника, истинное произведение искусства, отделанное серебряной и золотой чеканкой, если оно потеряется в дороге, мигом возвратится к хозяину, ибо вдоль всего ствола тянется надпись, выбитая красивыми римскими литерами, такими же, как на фронтоне собора Святого Петра в Риме, и надпись эта гласит, Я ПРИНАДЛЕЖУ ВЛАСТЕЛИНУ НАШЕМУ КОРОЛЮ, ХРАНИ ГОСПОДЬ ДОНА ЖУАНА V, все большими заглавными буквами, как у нас изображено, а еще говорится, что ружья изъясняются лишь с помощью дула и на языке свинца и пороха. Сие к обычным ружьям относится, таким, как то, которое было у Балтазара Семь Солнц, а сейчас он, безоружный, стоит посередь площади Террейро-до-Пасо и глазеет на белый свет, на крытые носилки, на монахов, на полицейских, на купцов, глядит, как взвешивают тюки и ящики, и вдруг чувствует, что тянет его на войну, да еще как, не будь он уверен, что никому там не нужен, сей же миг пустился бы в путь обратно в Алентежо, даже зная, что ждет его смерть.

Пошел Балтазар по широкой улице в сторону Россио, но прежде зашел в церковь Богоматери Оливейраской, где выстоял обедню, обмениваясь знаками с женщиной без спутников, которой он приглянулся, а впрочем, все здесь предавались этому развлечению, потому как если с одной стороны стоят мужчины, а с другой женщины, то пускаются в ход записочки, знаки рукою, взмахи платка, улыбочки, ухмылки и подмигиванье, больше ничего грешного, если нет греха в том, чтобы передавать послания, уславливаться о свидании, вступать в сговор, но поскольку Балтазар прибыл издалека, в дороге намаялся и не было у него денег на лакомства да ленты, он на том и прекратил ухаживанье и, выйдя из церкви, направился по широкой улице в сторону Россио. Денек выдался щедрый на женщин, тому доказательством было появление целой дюжины их, они выходили из узкой улочки под охраной чернокожих полицейских, которые подталкивали их вперед своими должностными жезлами, и почти все женщины были белокурые, со светлыми глазами, голубыми, зелеными, серыми. Кто такие, спросил Семь Солнц, и, прежде чем человек, оказавшийся рядом с ним, ответил, он и сам догадался, что это и есть англичанки, которых высадил на берег пройдоха капитан, их ведут обратно на корабль, делать нечего, придется им плыть на Барбадосские острова, не удалось остаться здесь, на доброй португальской земле, где такое раздолье иноземным шлюхам, ибо в их ремесло разноязычие не вносит такой путаницы, как при столпотворении Вавилонском, туда, где они вершат его, можно войти немым и выйти бессловесным, если только вначале сказали свое слово деньги. Но хозяин лодки говорил, что было их пятьдесят или около того, а здесь оказалось только двенадцать. А что же с остальными, и человек ответил, Кое-кого поймали, но не всех, потому что некоторые спрятались надежней не надо, сейчас, поди, уже знают, есть ли разница между англичанами и португальцами. Пошел Балтазар своим путем, а по дороге дал обет принести в дар святому Бенедикту восковое сердце, если тот сведет его хоть разок с белокурой зеленоглазой англичанкой, да чтобы высокая была и стройная. Если в день праздника этого святого идут люди в церковь просить его, чтобы дал хлеба вволю, если женщины, чающие найти добрых мужей, заказывают в честь него мессы по пятницам, что дурного в том, что попросит солдат у святого Бенедикта англичаночку, хоть раз в жизни отведать, чтобы не умереть в неведении.

До самого вечера бродил Балтазар Семь Солнц по улицам и площадям. После похлебки в привратницкой городского монастыря Святого Франциска порасспросил, какие братства пощедрее на милостыню, запомнил три, чтобы потом разузнать подробнее, церковь Богоматери Оливейраской, где он уже был, она принадлежала цеху кондитеров, церковь Святого Элоя, принадлежавшую цеху серебряных дел мастеров, и церковь Заблудшего Младенца, в названии которой усмотрел намек на собственную судьбу, хоть помнил очень мало о том времени, когда был младенцем, но кто заблудился, так это я, хоть бы нашли меня когда-нибудь.