Виконт наморщил лоб:

— О, я и не предполагал…

— А как ваш отец расплатится за твои долги? Косгроув не единственный, кому ты должен. — Кстати говоря, мальчишка и ему задолжал несколько сотен фунтов. Когда Косгроув начал забавляться с этим щенком, Брэм держался в стороне от известного зрелища — бодался волк с ягненком. Но свой вопрос он задал не без задней мысли.

Лестер небрежно отмахнулся:

— Судя по тому, что он не хотел моего присутствия, я думаю, разговор меня не касался.

— Видимо, так.

Брэм налил себе кларета и поднял бокал.

— На какое суаре в следующий раз поедет твоя семья?

— Сегодня мы все направляемся в Клактон-Хаус. Леди Клактон — тетка моей матери. Ужасно скучная, но отец настаивает, чтобы я поехал.

Лорд и леди Клактон… Эти двое до сих пор пудрили волосы и выглядели какими-то призраками прошлой эпохи. Однажды, находясь не в самом трезвом состоянии, он поклялся, что скорее повесится, но никогда больше не переступит порога их дома. Однако, вернувшись после встречи с Лестером домой, он отоспал несколько запоздалое согласие принять их приглашение. Что же касается причины, заставившей его пойти на такую жертву, то он не мог найти достойного объяснения даже для самого себя. Должно быть, он не понял чего-то в происходящем вокруг, а он терпеть не мог, когда тайна оставалась неразгаданной. Даже если ему может не понравиться разгадка.

Розамунда Дэвис неторопливо выбирала платье и причесывала волосы. Она была глубоко убеждена, что внешний вид женщины так же важен, как доспехи для рыцаря, а она в этот вечер одевалась для предстоящей битвы.

— Вы прекрасно выглядите, леди Роуз, — сказала ее горничная с улыбкой восхищения.

— Спасибо, Марта. Я думаю, лучше надеть жемчуг, — прикинула Роуз, придирчиво рассматривая себя в зеркале. Фальшивые изумруды выгодно подчеркивали ее зеленые глаза и светло-зеленый с сероватым оттенком цвет платья, но жемчуг придавал наряду изысканность. В этот ничем особенно не примечательный вечер ей хотелось показать себя с лучшей стороны. Что-то такое подсказывало ей чутье…

Она всегда следила за порядком в доме и за тем, чтобы ее семья производила на окружающих благоприятное впечатление, насколько это было возможно. В большинстве случаев посторонние едва ли подозревали, каких трудов ей это стоило. Составлять меню, присматривать за слугами, проверять хозяйственные расходы… А теперь, после ночного разговора с родителями, она чувствовала себя так, будто ей дали пинка. Спустя двадцать лет они вдруг увидели в ней не столько родную дочь, сколько средство погашения долга. И она впервые подумала — не слишком ли большую цену ей придется заплатить за чужие грехи?

В дверь ее спальни громко постучали. — Пойдем, Роуз, — позвала ее мать. — Твой отец не желает опаздывать. Поторопись!

Они уже опаздывали, но об этом знала только она. Розамунда не ответила матери, главным образом потому, что хотела проверить — осмелится ли леди Абернети войти в ее комнату? Поскольку после возвращения ее отца с того ленча родители старательно избегали ее, она нисколько не удивилась, когда услышала шаги матери, направлявшейся к лестнице.

Роуз презрительно фыркнула. Хорошо. Прекрасно! Наконец-то в глазах семьи она оказалась полезной. Однако она была рада, что в грязную историю попала она, а не Беатриса; ее сестра едва ли стала бы безропотно переносить косые взгляды. Она явно была не парой для Косгроува. А вот ей была уготована эта жертва. За какую провинность, интересно?

В дверь опять стукнули.

— Роуз!

Джеймс. Она поморщилась, встала и подобрала свои белые лайковые перчатки. Вчерашняя беспечность брата неприятно удивила и даже испугала ее. Теперь же его поступки казались почти преступлениями. А он, без сомнения, останется безнаказанным. Вздохнув, она открыла дверь.

Брат уставился на нее и отступил на шаг назад.

— Вот ты где. Я уж думал, ты собираешься прятаться всю ночь.

— Я не сделала ничего такого, чтобы от кого-то скрываться.

Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, когда же его юношеская беспечность перестала быть забавной, а сделалась невыносимой. Ее не удивило, что он поспешил отвести взгляд.

— Неужели ты не чувствуешь никакой вины за то, какое горе причинил нашей семье и мне лично?

Юноша нахмурился.

— Отец поступил неправильно, — забормотал он, следуя за ней по лестнице. — Ему следовало разрешить мне поговорить с Косгроувом. Он же мой близкий друг, и я мог бы поиграть с ним на деньги. В фараоне я почти непобедим. Это он сам сказал мне.

— Джеймс, ты задолжал ему больше, чем стоит весь этот дом. Осмелюсь предположить, что я могла бы сыграть в эту игру лучше тебя. По крайней мере остановилась бы, когда начала проигрывать.

— Если остановишься, проигрывая, то никогда не вернешь своих денег.

— Идиот!

— Ты не должна так со мной разговаривать, Роуз! — огрызнулся он. — Мне уже не пятнадцать.

— Конечно, тебе восемнадцать, но ты ведешь себя как двухлетний ребенок.

— Это неправда, — заявил он. — И я не знаю, почему ты разозлилась. Косгроув думает, что ты стоишь десяти тысячи фунтов. Ты царица Савская.

— Если ты о нем такого высокого мнения, то сам и выходи за него замуж.

— Ты его совсем не знаешь. Сегодня он приедет на суаре, а он этого никогда не делает. Он хочет увидеться с тобой.

Неприятная дрожь пробежала по ее спине.

— Увидеться со мной? — повторила она. — Если бы он хотел… поухаживать за мной, он мог бы приехать сюда и пригласить покататься. А не покупать меня за цену карточного долга.

— Отец заставил его согласиться подождать с объявлением о помолвке до конца месяца, так что теперь он может пригласить тебя покататься. Я надеюсь, он тебе понравится.

Все происходило как в дурном сне. Она спустилась в холл, где отец строго посмотрел на нее, и они направились к ожидавшей их карете. Понимают ли родители масштабы нависшей опасности? Косгроув мог согласиться простить долг Джеймса, но, женившись на ней, маркиз приобретал постоянное место в жизни ее слабоумного брата. Десять тысяч фунтов могли оказаться всего лишь аперитивом. Он бы прибрал к рукам состояние всей семьи, дайте срок.

Каковы бы ни были планы Косгроува, он просчитался. Он мог втереться в их жизнь, но в то же время и она займет место в его жизни. И как бы она сейчас ни сердилась на родных, она оставалась одной из Дэвисов. Той самой, на которой держалось благополучие семьи. И она не будет стоять в стороне и смотреть, как они погибают. Не будет! А в чем это выразится, время покажет.

Она села в карету с твердым намерением молчать всю дорогу до Клактон-Хауса. В эту минуту она предпочитала быть предоставленной самой себе и терзаться, воображая с некоторой долей удовлетворения, как ее родители во всеуслышание объявят на весь Мейфэр, что после месяца положенного ухаживания их дочь выходит замуж за всем известного негодяя. Да, быть оскорбленной и возмущенной было намного легче, чем молчать и думать, что ее долг, долг дочери, требует выйти замуж за этого ужасного человека.