– Мессир. Мессир. – Ройс, вздрогнув, открыл глаза. Перед ним стоял Курт.

– Румпель со своим десятком уже здесь.

Феликс поднялся со скамьи, прислушался. Во дворе были слышны громкие голоса, конское ржание, собачий лай. Он взглянул на стол. Уолтер все также лежал в беспамятстве, однако нездоровый землистый цвет сошел, лицо порозовело. Его больше не лихорадило. На животе, там, где раньше зияло отверстие раны, белел чистый квадрат холста.

– С вашим другом будет всё в порядке, Феликс Ройс. Богиня Т'а была сегодня благосклонна к нему.

Ройс повернул голову. Молодой туат сидел на скамье, привалившись к стене. Выглядел он изможденным, как будто несколько дней не ел, не пил и таскал грузы где-нибудь в гавани Мирра.

– С тобой всё в порядке? – спросил Ройс.

– В порядке всё, – отозвался Телламат. – Просто сил много потратить…потратил.

Феликс подошел ближе, встал напротив юноши.

– Я у тебя в долгу, аратар, – использовал он слово, которым туаты именовали самых уважаемых членов своего народа. – В моих землях ты всегда найдешь кров, пищу и любую помощь, какая будет в моих силах.

– О, ты излишне превозносишь меня, друг-человек, – устало улыбнулся Телламат. – Я всего лишь исполнил свой долг. Любой из старших справился бы с такой раной, даже не запыхавшись. А я сейчас, пожалуй, даже маленькой царапины не залечу.

– Надеюсь, ты примешь мое гостеприимство? Тебе надо отдохнуть. Но, если ты торопишься, я могу дать лучших лошадей и эскорт до самого Хребта.

– Нет, – покачал головой туат. – Я никуда не тороплюсь. И с радостью приму твоё предложение.

– Я хотел бы перевезти своего друга в замок.

– Не сейчас. По крайней мере, не раньше чем через два колокола. Рана должна успокоиться, а жизненная сила трав – проникнуть внутрь и смягчить боль.

– Хорошо, – кивнул Феликс, – мы подождем сколько нужно. Я скоро вернусь. – Он повернулся и вышел во двор.

– Мессир, – к нему подошел Ланс Румпель, заместитель Курта. – Я привел весь десяток, как вы велели. И собак. – Он махнул в сторону, где Эрвин Мерхель, лесничий Ройса, сдерживал на своре трех борзых, оглашающих двор лаем.

– Возьми шесть человек и собак. Пройдите по следу до земель графства. Наемники, скорее всего, уже в его пределах, но, на всякий случай, проверьте. Если застанете их на моей земле – убейте. В благородство не играй, лучше всего – арбалеты.

– Понял, – кивнул тот и направился к столпившимся вокруг телег дружинникам. Через пару минут Мерхель спустил собак, с громким лаем бросившихся в северном направлении, и семеро всадников с факелами устремились за ними.

Ройс подошел к телеге. Там уже Себаст колдовал над ногой Эзры. Оставшиеся солдаты из десятка Румпеля развлекали раненого собрата скабрезными историями. Двор был освещен дюжиной факелов, привезенных дружинниками.

– Мессир. – Себаст, увидев Феликса, соскочил с телеги и подбежал к Ройсу.

– Как там дела у Эзры? – спросил Феликс.

– Ничего страшного, – улыбнулся лекарь, – через пару недель танцевать будет. – Когда Себаст улыбался, его молодость становилась особенно заметной. Двадцать два года. Сам Ройс к этим годам уже шесть лет отвоевал.

– А правда, что вы здесь настоящего туата нашли? – с огнем любопытства в глазах спросил Себаст. – Да еще целителя?

– Правда, – подтвердил Феликс. – Он вытащил Уолтера. – И, упреждая следующие вопросы молодого лекаря, добавил. – Он сейчас устал, так что не приставай с расспросами. Ещё будет время в замке. Курт, – позвал он. Лесьер, уже что-то выговаривавший одному из дружинников, подошёл к Ройсу.

– Командир. Как дела у Корвина?

– Похоже, выкарабкается.

Лицо старого воина посветлело. С Уолтером он был знаком, пожалуй, что и дольше, чем сам Феликс.

– Как там раненые? – спросил Ройс.

– Один помер, как я и думал. Второй жив. Себаст его перевязал.

– Грузи его на телегу. И Энцо – тоже. Через два колокола выступаем. Если Румпель к этому времени не вернется, дождешься его и возвращайтесь в замок.

– Мессир… Мессир…

Феликс открыл глаза.

– Бернар.

– Вы просили разбудить вас не позднее второго часа дневной стражи.

– Да. Конечно. – Ройс откинул одеяло, сел на кровати. – Как там Уолтер?

– Не имею понятия, мессир. Фрокар Корвин у себя в покоях. Молодой туат с самого утра рядом с ним.

– Письмо?

– Отправлено сегодня утром.

– Хорошо. Давай берену. Потом – обед. Завтрак я, кажется, проспал. Прикажи накрыть в летней башне.

– Слушаюсь, – Бернар обернулся к полуоткрытой двери:

– Заносите.

Дверь открылась и в проем, пыхтя и осторожно ступая, вошли двое слуг. За ними появились округлые обводы большой бочки – берены – наполненной водой. Сзади ее поддерживали еще двое.

Дождавшись, пока слуги выйдут, Феликс залез в бочку, сел на встроенный внутри приступок, окунулся с головой. Вернулись они в замок далеко за полночь и после всех ночных приключений его хватило только на то, чтобы раздеться и упасть в постель. Саднило левый бок. Отмокнув и отмывшись, он вылез из воды, вытерся, надел холщовые подштанники, подошел к зеркалу. Из глубины холодной начищенной бронзы на него смотрело усталое лицо мужчины лет тридцати. Короткие, по-военному стриженые волосы, худощавое, словно вырубленое из мореного дуба лицо. Серые глаза смотрели спокойно и упрямо.

– Что, господин барон, говорите, наскучила вам мирная жизнь? Снова на подвиги потянуло? Вот уж верно мудрецы туатов говорят: чтоб тебе жить во время перемен.

Отражение в темной глубине ответило ему тоскливым взглядом, в котором непонятно чего было больше: то ли горькой иронии, то ли сожаления. Феликс перевел взгляд ниже. Его тело вполне могло служить наглядным пособием по изучению истории Потрясения, как принято сейчас называть десять лет войны с мрунами. Вот едва заметная белесая точка на левом боку – его первый бой, первая стычка с кочевниками между мирами, на переправе через Тахос. Звездчатый шрам на правой ключице – память о битве в предгорьях Хребта мира, хоть и проигранной, но дорого доставшейся мрунам. Нитка шрама пересекает левую ключицу – победная битва у стен Вилинира, чуть не унесшая его жизнь в Серые пределы: окажись рука противника чуть крепче или удар меча вернее, и не видать ему одну из первых больших побед Асты. А вот и два шрама-близнеца на груди – та самая Великая брань, как поют сейчас барды в разных уголках Хиона. Лавовые поля плато у перевала Странников, одинаково хорошо впитывающие воду, пот и кровь. Особенно кровь. Десять лет жизни, отданные войне, прочертившей свой извилистый путь шрамами на его теле…