— Ну, нравится? — спросил Джозеф.

— Очень! Здесь так хорошо, — с жаром ответила Анна. — Я и не думала…

— Это еще ерунда. Вот, погоди, выйдем на Пятую авеню. Там будет на что посмотреть.

Сверкает солнце. Молодая зелень в парке, на углу Пятьдесят девятой улицы, отливает золотом.

— Это отель «Плаза», — сказал Джозеф. — А на другой стороне — знаменитый отель «Нидерланд».

Из гостиницы под навес выходит девушка в чудесном бледно-розово-палевом, точно внутренность персика, пальто, с фиалками на воротнике. С ней молодой человек в соломенной шляпе.

— Такие шляпы называются «канотье», — поясняет Джозеф.

Пара быстро пересекает улицу и устремляется куда-то по делам. Анна и Джозеф идут следом, им все равно, куда идти. Но тут свистит полицейский, машины рвутся вперед, и Джозеф с Анной вынуждены задержаться посреди улицы, на небольшом островке, где генерал Шерман, в полторы натуральных величины, сидит верхом на лошади.

— Кому-то памятник, да? — кивнул на него Джозеф.

Анна прочитала надпись на камне.

— Это тот самый генерал-северянин, который спалил все дома в Джорджии во время Гражданской войны.

Джозеф поразился:

— Я о нем и не слышал! Про Гражданскую войну я, конечно, знаю, но откуда у тебя столько всего в голове?

— Из истории. У меня есть книга об американской истории, — сказала Анна с гордостью.

Джозеф покачал головой:

— Удивительный ты все-таки человек, Анна.

За генералом Шерманом огромный дом из кирпича и белого камня, с чугунной оградой и воротами.

— Это особняк Вандербильтов. Вернее, один из них.

— Не отель?

— Нет, частный дом. На одну семью.

Анна решила, что он шутит.

— На одну семью? Не может быть! Здесь же сто комнат!

— А живет одна семья.

— Но почему они так богаты?

— Эта семья нажила капитал на строительстве железных дорог. Дальше и вправо, и влево стоят десятки таких особняков. Нефтяные деньги, стальные, медные. А у некоторых просто очень много земли. Ты и сама живешь на их земле — большинство домов в нашей части города принадлежат живущим здесь людям. Наша квартплата идет им в карман.

Анна представила себе дом-муравейник на улице Хестер:

— Ты считаешь, это справедливо?

— Может, и нет. А может, и да. Не знаю. Если у них хватило мозгов, чтобы это заработать, может, они и заслуживают такого богатства. Но что бы я ни думал, мир устроен так, а не иначе, и пока не придумают новый, я постараюсь приноровиться к этому.

Анна промолчала. А голос Джозефа вдруг зазвенел от волнения:

— Когда-нибудь, Анна, я тоже буду так жить. Ну, не во дворце, но в одном из особняков в этой части города, на тихой улице. Так оно и будет, помяни мое слово!

— Но как? Как ты этого добьешься?

— Трудом. И буду скупать землю. Земля — залог любого богатства, надо владеть землей. Иногда цена ее понижается, но ненадолго, вскоре она снова лезет вверх. Эта страна растет, развивается, здесь надо владеть землей, тогда обязательно разбогатеешь.

— Но откуда ты возьмешь деньги на землю?

— В том-то и вопрос! Я теперь коплю на дом, небольшой дом, буду сдавать квартиры. Но деньги копятся медленно, ох как медленно… — На мгновение он умолк, а потом сказал упрямо: — И все-таки у меня получится. Я буду когда-нибудь жить здесь, в лепешку расшибусь, а буду!

Его ожесточенная горячность встревожила Анну. Прежде он никогда так с нею не говорил. Он показался ей вдруг рассерженным, озлобленным и каким-то очень большим, огромным, хотя он вовсе не крупный мужчина. И голос у него чересчур громкий. Вот сейчас на шум распахнутся окна во всех домах и станут выглядывать люди! Но особняки были по-прежнему безмолвны…

Она тихонько сказала:

— Тебя слишком заботят деньги…

— Слишком? Так, по-твоему? Послушай, что я скажу тебе, Анна! Если у тебя нет денег, миру на тебя наплевать. Ты ничто. И умрешь, как мой отец, в конуре за бакалейной лавкой. Или будешь гнить всю жизнь, как Руфь и Солли. Хочешь гнить вместе с ними?

— Нет, конечно. — Она вздрогнула при одной лишь мысли об этом. И все же что-то в его рассуждениях не сходилось. — Великие писатели, художники — у них не было денег. Но мир их помнит и чтит. А ты рисуешь все таким уродливым, жестоким…

Джозеф взял ее голову обеими руками, повернул к себе. Взгляд его вдруг смягчился.

— Тебе словно пятнадцать лет, Анна, — ласково сказал он.

Она надумала это душной ночью, когда чад горелого жира недвижно висел в комнате и казался особенно нестерпимым. Шея сзади, под волосами, взмокла от пота; Анна мечтала об одном — искупаться в прохладной воде. Но где? Кругом люди… Она обтиралась губкой из мисочки с водой, а женщины входили, выходили… Некоторые были ей отвратительны, всегда неопрятные, грязные. Та, что спала с ней вместе, плакала и скулила в подушку. Пятилетний ребенок Руфи беспокойно метался на постели, у него был жар. Разве в такой комнате заснешь?

Ей вспомнилось, как горничная сходила с крыльца, по бокам которого стояли кадки с бессмертниками. На пароходе посреди Атлантики крестьянские девушки рассказывали о чистой сытой работе, которая ждет их в Америке — в таких вот аккуратных особняках. В таком доме она сможет спокойно спать, сможет расставить на полке книги, которые подарила ей мисс Торн; и даже — вдруг удастся? — накопит денег и купит у букинистов еще книг. Ведь ей не придется платить за жилье и еду. Она будет жить в приличном доме, в приличном месте, ходить по красивым улицам. Она лежала без сна и все думала, думала. И приняла решение.

— Руфь говорит: нельзя идти в служанки и я сошла с ума, — сказала она Джозефу несколько дней спустя.

— Почему? Это честный труд. Анна, делай, как нравится тебе, а не другим.

6

Так, значит, выглядят изнутри эти дома. Снаружи они похожи на тихие, умиротворенные лица с глазами-окнами и опущенными веками-шторами. А внутри все полы устланы бархатными коврами, идешь — шагов не слышно. Картины в золоченых рамах. Свежесрезанные розы, кремовые и нежно-розовые, хотя на улице уже сентябрь. Лестница: один марш, другой, все выше и выше. Анна шла следом за миссис Вернер.

— Семья у нас маленькая. Дочь замужем, живет в Кливленде. Так что в доме только мы с мистером Вернером и наш сын, мистер Пол. Это его комната. — Она открыла дверь, и Анна увидела ряды полок с тесно стоящими книгами, в углу — сапоги для верховой езды, а над камином — синее знамя с надписью «За Бога, Отечество и Йель».

— Все мужчины в нашей семье по традиции учатся в Йельском университете. Сын вернется из Европы только на следующей неделе, но пыль здесь все равно надо вытирать каждый день. А ваша комната наверху. — Они поднялись еще на марш. Перила блестели здесь не так ярко, ковра на ступенях не было. — Эта комната для портнихи, она живет тут по две-три недели весной и осенью, готовит к сезону мой гардероб. Дальше комната кухарки, а за ней — ваша.