— Какие изящные, четкие линии! Вот уж не думал, что перо такое тонкое.

Джеймс промолчал.

Карл покачал головой.

— Это похоже на… Звучит странно, но это вылитый Дюрер.

И Марвин, и Джеймс, ничего не понимая, уставились на него. Карл задумчиво вертел рисунок в руках.

— Очень похоже. Ничуть не хуже.

Миссис Помпадей сияла от счастья.

— Да, точь-в-точь Дюрер.

— Что это? — спросил Джеймс. — Что такое дюрер?

— Альбрехт Дюрер, — объяснил Карл. — Немецкий художник эпохи Возрождения. Живописец, гравер, много рисовал пером, в том числе и такие вот миниатюры, жил давным-давно. Детали на твоем рисунке превосходно проработаны, Джеймс! Никак в себя прийти не могу.

Джеймс радостно улыбался родителям. Марвин радостно улыбался Джеймсу.

— Сколько времени у тебя занял рисунок? — спросил отец.

Джеймс скосил глаза на лампу и закусил губу.

— Ну, точно не знаю, я не обратил внимания. Я долго рисовал.

— Еще бы! — Карл даже присвистнул. Он потрепал сына по затылку и взволнованно сказал: — Знаешь, что мы сделаем, дружище? Мы сейчас пойдем в Метрополитен. Как раз открылась выставка рисунков старых мастеров — Дюрера, Беллини, Тициана, Микеланджело. Ты должен это увидеть. И рисунок с собой возьмем.

Марвин чуть не вывалился из-за лампы на всеобщее обозрение.

Нет! Джеймс! Останови его!

Карл схватил со стола учебник по математике и аккуратно вложил в него рисунок.

— Пойдем, пойдем! Хочу, чтобы ты сам убедился, как хорош твой рисунок.

— Правда? И ты думаешь, мой рисунок не хуже, чем у этих знаменитостей?

— Истинная правда! — сказал отец и взъерошил Джеймсу волосы.

Миссис Помпадей, казалось, была недовольна.

— По-моему, не стоит уносить рисунок. Вдруг с ним что-нибудь случится? Как я тогда покажу его друзьям?

— Да никуда он не денется, — рассмеялся Карл и сунул учебник под мышку. — Только через мой труп. Это же настоящее чудо. Разве я не понимаю?

И что теперь? Марвин отступил подальше за лампу. Что делать? А если рисунок унесут навсегда?

Родители с сыном направились к двери. Вдруг Джеймс остановился.

— Чуть куртку не забыл, — объяснил он отцу.

Джеймс вернулся в комнату, достал из шкафа нейлоновую куртку, помедлил возле письменного стола. Нагнулся к Марвину, заслоняя его от родителей.

— Пошли с нами! — прошептал Джеймс. — Посмотришь рисунки. Хочешь?

Огромный человеческий палец опустился на столешницу совсем близко от Марвина.

— Пойдем, — настойчиво повторил Джеймс. — Я не дам тебя в обиду. Мы ненадолго.

Марвин не мог думать ни о чем, кроме своего рисунка — сейчас его унесут в музей Метрополитен. Секунда мучительных колебаний — и он вскарабкался на кончик мягкого, теплого пальца.

— Я тебя спрячу в безопасное место, — шепнул Джеймс.

Мальчик тихонько сунул жука в карман. Дрожа от страха, Марвин вцепился в нейлон, вглядываясь с непривычной высоты в быстро мелькающий мир.

Храм искусства

Никогда в жизни Марвин не был на улице. Честно говоря, он пару раз выползал на оконный карниз. Как-то женщина, приходящая к Помпадеям убираться, настежь открыла окна — декабрьский денек оказался неожиданно теплым, и она решила проветрить комнату. Марвин тогда быстренько вылез на подоконник и успел рассмотреть далекое небо наверху и узкую шумную улицу внизу. Хотя он часто смотрел телевизор вместе с Помпадеями, мир за пределами квартиры оставался для него огромным и непознаваемым.

Марвин не мог поверить, что отважился на такое путешествие. Он сидел у Джеймса в кармане, только голова наружу. Февральский мороз обжигал спинку, тротуар стремительно убегал назад, пешеходы внезапно возникали перед ним и столь же внезапно исчезали. Машины с ревом проносились мимо, со скрежетом тормозили и пронзительно гудели. Все вокруг было слишком большим, слишком шумным, слишком непривычным. Марвин знал, что и тут живут жуки. У него самого были родственники в Грамерси-парке. Он только не понимал, как они ухитряются жить в мире, который меняется каждую минуту. В городе опасности подстерегают на каждом шагу, но до чего же тут интересно! У Марвина голова шла кругом.

Сидя у Джеймса в кармане, Марвин вдруг вспомнил про тетю Сесиль, известную в семье своей страстью к путешествиям. В один прекрасный летний день она прихватила из кухни использованный пакетик из-под чая, открыла пакетик, тщательно выгребла содержимое и, крепко держась за ниточку, выпрыгнула, как с парашютом, из окна гостиной.

Жуки следили за ее смелым полетом. Крошечная парящая точка исчезла, едва коснувшись тротуара, и больше тетю Сесиль никто никогда не видел. Как она живет в этом огромном суматошном мире? Жалеет ли о своем безрассудном поступке? Или это был первый шаг к новой жизни, к новым невероятным приключениям?

— Это он? — спросил Джеймс, указывая на огромное светло-серое здание.

— Ну да, это Метрополитен, — ответил отец. — Ты же здесь уже был, помнишь? Хотя я чаще вожу тебя в Музей современного искусства.

Марвин заметил большие яркие плакаты с надписями, висящие высоко над входом в музей. Он понятия не имел, что там написано. Жуки научились понимать человеческую речь и даже в конце концов постигли идею времени, но грамота им никак не дается, ведь сами жуки на своем языке никогда не пишут. Марвин впервые понял, до чего это полезно. Сколько всего важного и интересного он бы рассказал Джеймсу, научившись писать по-человечьи!

Перешагивая через две ступеньки, они поднялись по высокой каменной лестнице — Джеймс бережно прикрывал ладонью карман куртки — и очутились в похожем на гигантскую пещеру зале. Марвин во все глаза глядел на толпы людей в темных зимних пальто, на большие красивые вазы с цветами, на широкие ступени, ведущие на второй этаж.

— Сюда! — Карл, широко шагая, повел его вверх по центральной лестнице.

Справа и слева тянутся два сводчатых коридора, залитые мягким теплым светом. В подсвеченных стеклянных витринах — пестрота фарфоровых ваз и чаш.

— Точно, я тут был, — вспомнил Джеймс. — Это место похоже на церковь.

Отец улыбнулся.