– Никита, ты с чего злой такой? Али на меня, старую, чем обижен? Дак не я в задержке твоей свадьбы причиною стала, по мне, хоть сейчас к Олёнке своей беги…

– Бабуль…

– Ладно, не бабулькай. – Яга тоже предпочла сменить тему. – Глянь-кась лучше, вроде пришли…

– Где? – Я бегло осмотрелся: на первый взгляд, кроме нас двоих, в горнице по-прежнему никого не было.

– А ну, ты, который за веником, – властно вскинула бородавчатый подбородок наша специалистка по вопросам нечисти и колдовства. – Выходь-ка, покажись нам, доложись да отрапортуйся!

Я только глаза вылупил, когда у спокойно стоявшего в углу банального веника раздвинулись прутья и на свет божий выглянула красная физиономия первого претендента. Ростом меньше метра, лохматый, зенки бегающие, ручки длинные, до колен, одет в серую рубаху с горошинками. И как он там прятался, ниндзя бородатый…

– Слободские мы, бабушка. По домашней работе всему и всякому обучены, а старательней всего детей малолетних присмотром да уходом обеспечиваем.

– Дело важное, но нам не нужное, – пожала плечиком Яга.

– А Митька? – съязвил я.

Бабка погрозила мне пальчиком, пригласив второго кандидата, из-за печки. Этот по параметрам был практически братцем-клоном первого, с той лишь разницей, что лыс, как футбольный мяч, и грязен, словно хомяк после зимней спячки.

– Холмогорские мы, бабуленька. Домоводство всякое знаем, стирка-глажка опять же, да за чумными и чесоточными следить сподоблены…

– Эй, а медицинская справка у него есть? – невольно поёжился я: санитару с такими грязнющими ногтями не то что уход, «утку» из-под больных выносить непозволительно!

– Да уж, антисанитария во всё лицо, – не сразу припомнив нужное слово, согласилась Яга. – Встаньте-ка рядочком, помощнички, нам присмотреться следует. А кто у нас тут третьим номером быть должон, вылазь из-под лавки!

Он вылез… частично… в том смысле, что сначала появился его нос и только потом весь оставшийся типаж. Честно говоря, я и забыл, как именно таких мы в курсантстве на рынках гоняли… Ай, ара, где такой взялся, э!

– Никита, он мне что, глазки строит? – сипло выдохнула бабка, заполыхав словно маков цвет.

Новый домовой, в свежей рубашке, весь ухоженный и отглаженный, с выбритым в цвет фиолетового баклажана подбородком, смотрел на нашу домохозяйку из-под длиннющих загнутых ресниц, а будённовские усы и неудобоносимый нос лишь добавляли ему страстного южного шарма…

– Гражданин, представьтесь и доложите резюме, – вступился я, потому что бабка явно была под впечатлением. В её годы ТАКИХ откровенных взглядов она удостаивалась редко…

– Назим, – блеснув сахарными зубами, ответил третий претендент. – Эта имя. А резюме… бальшое! Ну или очен удовлитворителное…

Теперь уже покраснел я, беспомощно развернувшись к Яге. Наша эксперт-криминалистка пару раз шумно втянула ноздрями воздух, зачем-то сумбурно поправила платочек и почти с тем же акцентом объявила:

– Этава хачу!

* * *

В общем, мне пришлось выйти. Хотя, правильнее сказать, меня просто выперли из избы. Видите ли, условия работы и вопросы оплаты труда обсуждаются трудоустраивающимся и работодателем лично, без третьих лиц. Вот так вот… теперь я – третий лишний! О-бал-деть…

Я уселся на завалинке, у крылечка, в позе старого деда Щукаря, сгорбив спину и щурясь на дружелюбное солнышко, лениво сползающее в предзакатные облака. Неспешно наступал упоительный российский вечер… Судя по далёкому треньканью нетрезвой балалайки, «упоительность» вечера действовала не на меня одного. Или, правильнее сказать, на меня одного она действовала лирически-романтическим образом, а вот народ на деревне подходил к вечернему отдыху более традиционно…

Митька Лобов пробегал, проводил дознание,

Нашу Маньку приглашал на согласование.

Будет девке с тех дознаний,

Девять месяцев страданий!

Я на первых порах, знаете ли, как-то даже не вслушивался. Это у нас в Лукошкине народ политически активный, что думает, то и говорит, лепит в лицо правду-матку и с каждого забора орёт о наболевшем. В сельской местности всё гораздо тоньше, лиричнее, песеннее…

Участковый, говорят, больно скор с допросами –

Всем коровушкам подряд приставал с вопросами,

Так одна не промолчала,

А штаны ему сжевала!

Сами видите, по тексту и рифме – попса голимая… Граждане здесь непривередливые, любой шутке умиляются, для них наш приезд на каникулы – нечто вроде эпохального события лет на двести вперёд. Сами запомнят и внукам закажут, однако как у них быстро новости распространяются…

Выбирала домового бабка экспертизная –

Не хромого, не кривого, в деле некапризного!

Костяною-то ногой,

Чай, прельстится не любой!

Упс… Я невольно хихикнул и поймал себя на мысли, что едва не зааплодировал неизвестному хрипловатому певцу. Потом мне стало его жалко… Яга услышит такое и улыбаться не станет, а сказочное путешествие Нильса с дикими гусями пополнится одним крякающим голосом из русской Подберёзовки. Пойти, что ль, арестовать дурака «в целях профилактики», от греха подальше, бабушка задержанного не тронет. Но из дома никто мстить не выскочил, либо не услышала, либо…

Со стороны деревни мелькнула знакомая девичья фигурка.

– Низкий поклон вам, Никита Иванович, а я по делу, – широко улыбнулась мне разрумянившаяся от бега Маняша, дочь кузнеца.

– Добрый день, – вежливо козырнул я. Хотя в принципе сегодня виделись… два раза!

– Ну день-то не так уж и добрый… – виновато призналась она.

– Митька, – в одно касание угадал я.

Девушка кивнула.

– Уже бьют?

– Покуда нет, но будут! А вы откуда знаете?

– А мы с ним работаем не первый день, опыт есть.

Пришлось встать, поправить фуражку и выдвигаться в указанном направлении. В дверь избы я даже не постучал, какой смысл беспокоить бабку, если она там… до сих пор… так занята, да! Сам разберусь, короче…

Как я уже упоминал, выделенный нам дом находился за околицей, то есть на отшибе, классическая моя хата с краю. Пока топали в деревню, девушка шумно обрисовывала мне обстановку.

Собственно, ничего такого уж выходящего за грани наш младший сотрудник себе не позволил (в городе он выкидывал штучки и похлеще!), а погорел на одной-единственной фразе: «А с чегой-то у вас, маманя, соль ядовитая?» Дальше объяснять надо? Хорошо, объясняю – далее всё шло по вполне предсказуемому сюжету мексиканских мелодрам…

Маманя – в обморок, пять соседок за столом (а Митя без публики не может) в крик, хоть святых выноси! Подоспели мужики, его стыдить начали, ну он им в лоб по всем правилам честного психоанализа на тему «тёмен разум деревенский, раз Монтеня не читал». Народ логично счёл фамилию знаменитого философа новым матерным словом и обиделся. А тут и Марфа Петровна очнулись, рукавчики засучили, слёзыньки вытерли, ну и… Рука у неё, известное дело, тяжёлая… Да ведь и помогали всем миром.