развивает бесценные традиции русской литературы» (1). Обратите внимание: не за художественные достоинства своих произведений, а за их содержание.

Весть о присуждении премии застала Александра Исаевич в Жуковке. «Пришла — прорвалась телефонными звонками на дачу Ростроповича, — вспоминает А. И. Солженицын. — Век мне туда не звонили — вдруг несколько звонков в несколько минут». Одним из первых, кто принес радостную весть был «норвежец Пер Эгил Хегге, отлично говорящий по-русски, редкость среди западных корреспондентов в Москве» (2).

«…Через несколько дней после объявления премии, — пишет Александр Исаевич, — мелькнула у меня идея: вот когда я могу первый раз как бы на равных поговорить с правительством… А — кому послать, колебаний не было: Суслову!» (3).

И действительно, 14 октября 1970 г. новый нобелевский лауреат направил М. А. Суслову письмо. В нем он предложил: до вручения Нобелевской премии напечатать «отдельной книгой значительным тиражом и выпустить в свободную продажу» повесть «Раковый корпус», «снять все виды наказаний (исключение студентов из институтов и др.) с лиц, обвиненных в чтении и обсуждении» его книг, «снять запрет с библиотечного пользования еще уцелевшими экземплярами» его «прежде напечатанных рассказов». «Если это будет принято и осуществлено, — писал А. И. Солженицын далее, — я могу передать Вам для опубликования мой новый, на этих днях кончаемый роман «АВГУСТ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО» (4).

Александр Исаевич чувствовал себя триумфатором. Однако его праздник был испорчен появлением в Жуковке Н. А. Решетовской. Что произошло между ними, мы не знаем, но в ночь с 14 на 15 октября она сделала попытку уйти из жизни (5). «15 октября 1970 года, — информировал КГБ руководство партии, — жена СОЛЖЕНИЦЫНА — РЕШЕТОВСКАЯ приняла большую дозу снотворного и была доставлена в больницу с диагнозом «отравление». Сейчас она находится на излечении в психоневрологическом отделении Московской городской клинической больницы № 1» (6).

Как реагировал на это нобелевский лауреат, чем он занимался в эти октябрьские дни и с кем контактировал, остается пока тайной. Можно назвать лишь одну его встречу, упоминаемую в воспоминаниях А. Д. Сахарова, который постепенно под влиянием сначала Э. Генри, Ю. Живлюка, братьев Медведевых, потом В. Чалидзе и Е. Г. Боннэр (которая вскоре стала его женой)[42] все более и более втягивался в диссидентское движение (7). Осенью 1970 г. Андрей Дмитриевич получил предложение принять участие в создании Комитета прав человека, среди инициаторов создания которой были В. М. Борисов, Т. Великанова, А. С. Вольпин Н. Горбаневская, В. Красин, Т. Ходорович, П. Якир, А. Якобсон (8). Андрей Дмитриевич не только согласился участвовать в деятельности комитета, но и попытался привлечь к его деятельности А. И. Солженицына. «В октябре 1970, — пишет Александр Исаевич, — Сахаров пришел ко мне посоветоваться о проекте комитета, но принес лишь декларацию… Я не нашел возражений» (9).

Одним из тех вопросов, которые занимали Александра Исаевича в эти осенние дни, был вопрос о поездке в Стокгольм для получения диплома лауреата Нобелевской премии. Для этого необходимо было срочно подготовить текст нобелевской лекции, с которой обычно выступают лауреаты. «Но, — пишет А. И. Солженицын, — в напряженные эти полтора месяца (тут наложилось тяжелого семейного много) я уже не в состоянии был составить лекцию» (10). В действительности текст лекции им был составлен, но подвергся серьезной критике со стороны А. А. Угримова, игнорировать которую было невозможно, а времени для его переработки с учетом полученных замечаний фактически не было (10а). К тому же, как утверждает Александр Исаевич, он не исключал, что в случае поездки возвращение домой ему будет запрещено.

Его опасения на этот счет не были лишены оснований. 20 ноября 1970 г. Ю. В. Андропов как председатель КГБ при СМ СССР и Р. А. Руденко как генеральный прокурор СССР подписали «Записку КГБ при СМ СССР и Прокуратуры СССР», в которой говорилось:

«Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства». Были названы три способа решения этого вопроса: а) воспрепятствовать возвращению А. И. Солженицыну домой в случае его поездки в Швецию для получения Нобелевской премии, б) предоставить ему возможности самостоятельного выезда за границу и в) лишить его советского гражданства. К записке был приложен проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «О лишении советского гражданства и выдворении из пределов СССР Солженицына А. И.» (11).

В тот день, когда Ю. В. Андропов подписал указанную записку, А. И. Солженицын встретился с уже упоминавшимся норвежским корреспондентом Пером Хегге. «20 ноября, вечером, — пишет Ж. А. Медведев, — я представил А. И. Солженицына и Пер Эгил Хегге друг другу» (12). Если эта встреча не была зафиксирована КГБ, то последующие его контакты оказались в поле его зрения. Из записки КГБ: «Комитетом госбезопасности получены данные, что в последнее время Солженицын активизировал контакты с находящимися в Москве иностранными представителями. 24 и 26 ноября он имел встречи с аккредитованным в Москве корреспондентом норвежской газеты «Афтенпостен» Хегге, на одной из которых присутствовал известный своей антиобщественной деятельностью Ж. Медведев, а 27 ноября посетил посольство Швеции» (13).

После некоторых колебаний А. И. Солженицын решил от поездки в Стокгольм отказаться (14).

Пролетели два месяца, незаметно подошло 10 декабря, на которое было назначено вручение дипломов Нобелевской премии. В этот «самый день», пишет А. И. Солженицын, «из-за города на такси» приехал А. Д. Сахаров, «очень спешно, на пять минут, узнать, не согласился ли бы и я войти в комитет (речь идет Комитете прав человека — А.О.) членом-корреспондентом? …Я согласился «в принципе», т. е. вообще когда-нибудь». Однако, пишет Александр Исаевич далее, «тут же по возращении состоялось пятиминутное заседание, комитет срочно «принял» меня (и Галича), немедленно же В. Н. Чалидзе сообщил об этом западным корреспондентам» (15). Так, если верить А. И. Солженицыну, он совершенно случайно оказался в составе Комитета прав человека вместе с А. Д. Сахаровым, А. Твердохлебовым и В. Н. Чалидзе. Весной 1971 г. к ним присоединился И. Р. Шафаревич (16).

Вспоминая вечер 10 декабря, Александр Исаевич пишет: «Этот мой необычный — нобелевский — вечер мы с несколькими близкими друзьями отметили так: в чердачной «таверне» Ростроповича сидели за некрашеным древним столом с диковинными же бокалами, при нескольких канделябрах свечей и время от времени слушали сообщения о нобелевском торжестве по разным станциям» (17).

Поскольку Г. П. Вишневская и М. Л. Ростропович часто бывали на гастролях, а в распоряжении А. И. Солженицына находился садовый домик, то, не без ехидства и удовольствия, Г. П. Вишневская вспоминает: после 10 декабря 1970 г. «остряки шутили, что у нас на даче сторож живет, нобелевский лауреат» (18).

Присуждение Нобелевской премии выбило А. И. Солженицына из рабочей колеи. В одном случае он пишет, что «к октябрю 1970-го» работа над романом была завершена (19), в другом, что весть о премии «от романа отвлекла, как раз две недельки мне и не хватало для окончания «Августа»! …Еле-еле потом дотягивал» (20). Вероятнее всего, к осени 1970 г. была завершена только первая редакция романа. Когда работа над «Августом» подошла к концу, то ближайшая помощница автора оказалась неспособна заниматься его перепечаткой. К этому времени у