* * *

– Вот такие пироги с котятами, Каш, друг мой! – закончил свой рассказ Белый.

Они сидели в Городском зале. Бобров был маленький город. Но сам Бобер был очень необычным человеком. Он не построил себе замка. Он построил весь город как замок. И жил в пристройке к Залу города, как обычный писарь Городского Совета. За это народ Боброва его уважал так, что его лик был гербом города, что вообще-то не приветствуется Церковью. Но клирики Боброва сумели убедить настоятеля княжества Лебедя на подобное послабление устоев веры, признав Бобра подвижником. И мощи Бобра были захоронены подле алтаря храма Боброва.

За столом сидели близкие Белого и близкие Каша.

– Каш, ты так и не выбрал себе Достойное имя и герб? – спросил Белый.

Каш лишь махнул рукой:

– Все мое скудоумие. Ничего путного в голову не приходило. А то, что приходило, зарубали писари Палаты Достойных – все уже было под этим светилом. А потом не до этого стало. А теперь тем более. Я же тут оказался старшим. Вдруг. Ваше, князь, научение, помогло нам, малым числом отстоять город, хотя более сильные твердыни пали. Их тут было в разное время от трех до двенадцати сотен. Все они умно делали. Даже осадные машины успели построить. Пожгли, твари, порушили город! Людей камнями побили. Заразные трупы в город бросали. Дух сломить нам пытались, вон, у нас на глазах – с властителем… А если их сотни сотен?! Сотни полков?! У меня в голове не укладывается!

Каш вскочил, заметался по залу. Он так и не притронулся к блюдам, что выставили на стол Марк и Ронг. Видя это, и его люди не притронулись к еде, хотя глаза их голодно блестели.

– Успокойся, Каш. Присядь. Вина выпей. Поешь. С голодухи дела не делаются, – сказал Белый.

– На сытый желудок, в отупевшую от жира голову мысли не идут, – опять отмахнулся Каш, но увидев обращенные на него взгляды бобровцев, сел, отпил вина, преломил хлеб. И его люди накинулись на еду, как голодные псы.

– Еще недельку, и мы тоже стали бы, как Змеи, есть своих жен, – простонал Каш.

– Жен? Ты женился? – спросил Белый.

Но Каш посмотрел на него удивленно. Он не понимал, какое это имеет значение?

– Все будет так, как должно быть, – сказал Белый, кладя руку на обтянутое кольчугой плечо Каша. – Потому не отчаивайся. Отчаяние – вообще грех, губящий душу.

– А как не отчаиваться?

– А вот так! – взревел Белый, обрушив латный кулак на столешницу, от чего вся посуда подпрыгнула.

Все бобровцы склонили головы.

– Мы еще живы, Каш! – Белый смотрел в глаза Каша, сжимая его плечо. – А значит, у тьмы не получилось! А отчаявшись – ты уже сдался тьме, пустил ее в сердце свое! Ты видел моих людей? Нас было меньше двух сотен. Половина – женщины и дети. Но мы захватили Ужгород! Сами не верили, но – взяли. И перебили там всех Змей. И город сожгли. А потом нас догнала тысяча Неприкасаемых и пара сотен конных Змей. И вот мы тут. А они – там. И из их тел дубы растут. Да, было нелегко. Да, многие погибли. Да, я сам – в очередной раз – убился. Но на помощь пришли друзья. Потому будем делать то, что должны. А там боги определят, чего мы достойны. Погибнуть с честью. Или победить с доблестью. Понимаешь?

Каш склонил голову. Бобровцы – с восхищением в глазах – тоже. Они еще никогда не попадали под воздействие воли такого высокородного, потому на них Белохвост оказывал влияние, близкое к шоковому.

Это Ястреб посмеивался. Он и сам был обучен такому же. А наличие поколений властных предков помогало ему и с большей силой давить властностью, подчинять людей своей воле.

– Потому, дорогой мой Каш, сейчас поешь, выпьешь, а потом готовь письма во все окружающие города и в Лебедянь. Пусть все – немедленно – уводят людей и увозят все ценное за Хребет. А Лебедянь готовит новобранцев и собирает полки. Вестовые птицы есть?

– Еще три птицы живы, – кивнул Каш.

– Вот и отлично, – кивнул Белый.

– Только не послушает никто, – вздохнул Каш. – Ты же, князь, знаешь нас, пустошников, нашу упертость. Никто не покинет отчий дом. Будут защищать его до смерти.

– Их право, – кивнул Белый. – Но их дети при чем? Женщины?

– А кому мы нужны за хребтом? – усмехнулся Каш. – Думаешь, я не просил у правящего твоего Дома помощи? И где она? Где? Где полки Лебедя?

Белый встал. Лицо его побагровело. Ястреб тоже перестал ухмыляться. Нахмурился. Давнее отличие приморского и равнинного народа Лебедя обернулось расколом и фактическим обособлением одной части Дома от другой.

Ястреб и Белый переглянулись. Все, как говорил Дед, все, как они и обсуждали – про транспортную связанность и культурную общность. Беспокоил наследников не столько этот случай, сколько подобные же трещины по всей Империи. И малейшее потрясение приведет к расколам. Уже привело. Не только к расколу, а к открытой ненависти и вражде. Обособленность Змей обернулась войной на истребление. И это только начало. Части страны ничего, кроме Престола Императора, не связывало.

И если, что делать с десятками тысяч людоедов, Ястреб и Белый еще как-то себе, хотя бы умозрительно, но представляли, то вот что делать с расползающейся по швам Империей – не могли никак сообразить, никак не представляли себе необходимых действий и мер для спасения своего наследства.

– Рыба гниет с головы, – тряхнул головой Белый. – Идем за хребет! Там и разберемся, кто, что, зачем и почему? Каш, я, конечно, понимаю – отчий дом, ё-мое, то да се, но, горелая плесень! Таких домов мы выстроим тысячи! Городов десятки! С кем я буду строить? Кому? Для кого? Понимаешь? Города – камни и бревна! Людей спасать надо! Людей, Каш! Земли мы вернем, города возведем! Откуда люди возьмутся? Бабы нарожают? Так их съедят. От кого нарожают? От трясущейся над златом плесени? Мне ты нужен! Твои люди! Ваши жены! Ваши дети! Именно такие – упертые, гордые, независимые и стойкие! Идем со мной, Каш, наводить порядок в Моем Доме! В нашей с тобой Державе!

Бобровцы попадали на колени, их мечи зазвенели на полу у ног Белого. Они вручили свои жизни Белому.

Потому что для мечника Пустоши меч – это жизнь! Без меча он – мертвец. Но у пустошников меч – больше чем оружие. Это – символ. Пустошь бедна. Людей, не приносящих пользу городу, властителю, обществу не прокормить. А меч – не плуг, не инструмент пропитания. Мечника кормит вся община. И меч должен за это общине – должен защищать ее. Если мечник не имеет чести, не способен исполнить то, за что его кормили, одевали, обували, снаряжали всем народом, отрывая от детей, то меч обретает нового хозяина, а предыдущий идет на удобрения.

Пустоши севернее хребта бедны и опасны. Потому люди тут суровы. Часто безжалостны. И «предназначение» для пустошников – не пустой звук, а смысл жизни. Предназначение! Пустошник должен жить для чего-то. Для кого-то. Для семьи, для общества, для князя. Именно поэтому они всюду складывают общины, держатся друг друга. И поэтому верны, честны, стойки и преданны.