Барон аж оторопел. Миха тоже. С ними и весь Котел. Отказаться от Чаши? Ладно, шут с ней, с побрякушкой. Но от звания Лорда-Покровителя?

Окол-Верига оглянулся на своих спутников. Седовласый человек в отороченной горностаем мантии, Судья Турнира, кивнул.

— Право таковое Рыцарь имеет, — подтвердил он. — Отказ в присутствии Управителя и судейской коллегии имеет силу без письменного заверения. Вступает в оную немедля.

Дан с поклоном протянул Чашу Окол-Вериге. Барон неуверенно потянулся за символом своей власти. В тот самый момент котлу «Молотобойца» случилось выбросить удушливое облако дыма, затопившее всю арену.

— Дерих! — крикнул Дан. — Ты его не заглушил, что ли?

— Выходит, что нет. В голове все перепуталось, видать.

— Так лезь скорее, заглуши.

Дерих поспешно полез за спину паровоину. Окол-Верига вновь завладел Чашей, поднял ее напоказ трибунам. Свободной рукой он обнял за плечи Дана, привлек к себе.

— Ну, братец, от Чаши ты отказался, но от меда из моих погребов и не думай. Сегодня ты со своей командой гостишь у меня.

И заорал во всю луженую баронскую глотку:

— Слава победителю!

— Слава! Слава! Слава! — отозвались трибуны.

Миха косился на Тинкина. Сквайр вовсе не казался удивленным поступком Дана. Скорее наоборот, физиономия его лучилась довольствием. Сбывался некий план, в который Миха не был посвящен.

Нутром сын Атмоса чувствовал, что с расспросами лезть бесполезно. Ничего, придет время…

Время! Когда она сказала? Спустя колокол после окончания Турнира?

— Тинкин, — Миха подергал сквайра за рукав. — Ты не знаешь, где корчма «Седой лось»?

— Знаю. Как выйдешь из восточных ворот, прямо, вторая улица направо. Шагов через двадцать увидишь рога, прибитые над дверью. А тебе какое там дело?

— Да так, с другом хочу повидаться.

— Не задерживайся долго, — подал голос Ойон. — Нам надо собираться в дорогу.

— А чего вдруг спешка такая?

— Да, дед, ты чего? — Тинкин похлопал старого тангу по плечу. — Оставайтесь. Вон, Окол-Верига зовет к себе на пир.

— Сегодня на рассвете пали Остроги, — сказал дед Ойон. — От них полтора дня ходу до Парома. Как только весть об этом дойдет сюда, начнется паника. Нам надо отбыть как можно скорее, пока места на корабле еще можно купить за серебро и золото, а не за кровь.

— Ты много знаешь, дед.

— Тайга знает, — ответил Дед Сова. — Я лишь умею слушать ее голос.

— А мне что делать? — растерянно спросил Миха. — Я же обещал.

— Ты беги. Нам надо уходить всем вместе, а Окол-Верига не отпустит Дана и остальных сразу. Надо ждать, пока Старый Медведь крепко напьется и забудет, кого и зачем позвал. Тогда Тинкин заберет друзей и мы вместе пойдем на пристань.

— Эх, — хлопнул себя по бедру Тинкин. — Хотел на прощание забежать к моей чернавке.

Он осекся под немигающим взглядом деда Ойона.

— Ты тоже слышишь тайгу, воин с душой шамана, — сказал старик. — Ты пытаешься заглушить ее голос горькой водой и телом женщины. Но ты слышишь, как духи-йоро шепчут тебе, что Час Волка близок. Они не лгут. Духи не умеют лгать.

— Что… — Тинкин сбился, начал заново. — Что же нам делать?

Дед Ойон повернул лицо на запад, где лежали захваченные бунтарями Остроги, где поднимал черно-красное знамя самозваный Король.

— Нам надо спешить, — сказал старый тангу.

март 400 года от Коронации

РОМ ЧУГА,МАСТЕР КУПЕЧЕСКОГО БРАТСТВА ИЗ ПАРОМА

1

Сани, запряженные четверкой мохнатых йотунов, доползли до городских ворот и остановились. Boрота были закрыты приказом Первого Управителя Парома. Город пребывал на осадном положении.

Грузный бородач, укрытый ворохом соболиных и песцовых шуб, вступил в препирательства с латниками, охранявшими ворота.

— А я говорю, открывай, Луж, сын Ковязи, — от раскатов голоса бородача йотуны нервно переступали с лапы на лапу. Хлыста им, видать, не жалели. — Надобность у меня великая.

— Не знамо, какая вам надобность, дядя Ром, — отвечал левый латник, в смущении трогая дырчатое забрало. Вроде бы и неудобно так говорить, а не по уставу бронь на посту рассупонивать. — Только у нас приказ.

— Не знаю таких приказов, чтобы честного купца силком удерживать, — злился Ром Чуга и ворочался под своими шубами. — У меня, втемяшь себе в башку, подводы пропали. На тех подводах пушнина, жир медвежий, рыба редкая и приказчик Бренька с артелью. А если беда какая с ними? Пропадет ведь товар! Люди пропадут ни за ломаный сол!

— Наше дело маленькое, — вступил в разговор второй латник. — Управитель приказал наружу не выпускать, снаружи не пускать. Чтобы не случилось этих, как их, едрить…

— Инсургентов, — подсказал Луж.

— Точно.

— Я те дам ругаться! — бородач выпростал из-под шуб приличных размеров кулак, усаженный перстнями и с наколкой в виде восходящего солнца. — Ты, Луж, постыдился бы. А ты, Никода, сын Михана Резчика, думаешь, я тебя не признал в шеломе? Да еще вчера тебя папаша твой при мне ремнем охаживал. А сегодня ты меня, смотрю, держать, не пущать затеял, как тать казематную. Каково, а?

Оба латника пристыженно молчали. Сюда бы господина Управителя или хотя бы капрала городского ополчения. Пусть спорят с дядей Ромом, к которому их отцы вечно бегали серебром одалживаться. Детям на сладости, себе на медовый штоф, супружницам на привозные саманские цацки.

— Ребятушки, смилуйтесь, — зашел с другой стороны купец Чуга. — Чего вам стоит, приоткрыли створку, я и выскользнул. Обернусь мухой туда-сюда, вы смениться не успеете, обратно пустите. Пропадут же подводы, Бренька — дурак, ему не в тайгу, ему матери под подол, юшку молочную утирать, — бородач едва не плакал. — Введет старика в разор, одно останется — руки на себя наложить. Ребятушки!

— Никак не можно, дядя Ром, — неуверенно прогудел Луж. — Да и вам за ворота опасно, слыхали, небось, каторжане поднялись, Остроги взяли. Не ровен час, пойдут на Паром.

Купец нагнулся вперед, подморгнул.

— Отблагодарю, — посулил он. Под шубами многозначительно звякнуло.

Латники переглянулись. Луж шагнул вперед, чтобы просматривать улицу, по которой мог заявиться с проверкой сержант. Никода прислонил алебарду к стене и взялся за отпирающий ворот.

— Вот и славно, вот и молодцы, — повторял Ром Чуга, нащупывая хлыст погонять йотунов. — Туда и назад, туда и назад. Мухой обернусь.