— Погодите, — замахал я руками. — А вот этот Макиарини из Барселоны, который выращивает искусственную трахею…

— Что делает Макиарини, объясню в двух словах… Он берет коллагеновый каркас, который у нас в ЦИТО делают уже лет пятнадцать, сажает на него фибробласты и вшивает клиенту. Получается точно такой же протез, как из пластика, только из органических материалов.

— То есть получается просто трубка из соединительной ткани, а не живая трахея? А как же слизистая оболочка? Он ведь подсаживает на внутреннюю поверхность трахеи клетки слизистой самого пациента — букальные клетки со щеки.

— Нет ни одной работы, которая доказала бы наличие там эпителиальных клеток. Он их действительно берет, но они тут же превращаются в фибробласты. Эти фибробласты в декальцинированной среде прилипают к каркасу. Всё! И этот протез «впаривается» как настоящая трахея. Хирургическое рукоделие и никаких эпителиальных клеток. Эпителий ведь нужно кормить — подвести капилляры, лимфоидную систему.

Я вздохнул и прошелся по кабинету, размяв ноги и мысли. Подумал. Спросил:

— Вы сказали, что информация о человеке содержится не только в генах. А где же еще, кроме паспорта?

— Помимо генетических есть негенетические способы передачи информации, — спокойно сказал Савельев. Я внимательно посмотрел на него. Вроде не шутит.

— Вот посмотрите на свои руки, — велел профессор. — Вы в них не находите ничего странного?

— Они прекрасны!

— Согласен. Но одна из них правая, а другая левая. А геном у них одинаков.

Я не понял. И потому несогласно потряс головой:

— Ну и что? Значит, в геноме прописано, что они должны быть разными.

Однако Савельев был терпелив:

— Почти сто лет назад проводился такой опыт. Брали кусочек ткани с того места, где должна вырасти правая рука, и пересаживали на место левой руки. И наоборот. Результат: конечности все равно вырастали, как положено! То есть вовсе не генетика клеток дирижирует ростом и формированием органов.

— Так что же определяет и задает рост, если не гены? Запахло мистикой!..

— Бога нет, — отрезал Савельев. — И души тоже! Есть биологические процессы. И существуют законы эволюции формы, которые не связаны о геномом. Вернее, связаны опосредованно. Ведь что такое геном?.. Как бы это попроще объяснить? Молекулярно-генетические процессы — это кирпичи, из которых строятся и клетки, и организм. Представьте себе, что вы стали суперпрофессионалом по молекулярно-генетическим процессам. Что вы видите перед собой? Кирпич и только кирпич! Но вы не видите здания. Глядя на кирпич, вы никогда не скажете, какой была задумка архитектора.

«Знание рассыпается», — почему-то мелькнули у меня в памяти слова Ковиной.

— Если вы специалист по кирпичам, — продолжал Савельев, — вы никогда не скажете, как связаны эти кирпичи в целое, кто подвел воду, отопление, электричество. Потому что дом не состоит из кирпичей. Он «состоит» из архитектуры. Изучая устройство кирпичей, ничего не поймешь о здании в целом. Мы же с вами все время рассуждаем о зданиях и их эволюции, а базируемся при этом на изучении кирпича под микроскопом. Но никакой кирпич никакого отношения к эволюции архитектуры не имеет!

— Значит, в геноме не прописан весь план построения человека?

— С чего вы взяли? Что это за гомункулус такой? Что за преформизм времен XVII века? Геном — это груда кирпичей. У каждого кирпича есть свое место в здании. Определяемое планом. Но в геноме никакого плана нет! Формообразование — это законы межклеточных взаимодействий. Тех самых, о которых никто ничего не знает и знать не хочет.

А именно они работают в эмбриональном развитии… Вот вы, конечно, знаете, что у мозга есть форма — он с бороздами. Или вы думаете, что форма мозга тоже прописана в геноме? И зачем, по-вашему, нужны эти борозды? Гвозди с помощью этих борозд человек не вырывает и для красоты они не служат, потому что скрыты от глаз.

— Это известно — чтобы увеличить площадь поверхности мозга за счет сморщивания.

— А зачем ее увеличивать? У дельфина площадь поверхности больше, чем у человека. И что?

— Он очень умный, — похвалил я дельфина.

— Ой, — Савельев махнул рукой. — Мы умнее… То есть форма есть, а зачем она нужна, вы толком сказать не можете. Однако за эту форму мы платим высокую цену: 60 % людей умирают от патологии мозга еще внутриутробно! Это как раз связано с неудачным формированием борозд и извилин. Женщины об этом даже не догадываются, воспринимая просто как задержку месячных на пару недель. А это был выкидыш на ранних сроках. Дело в том, что нервная система закладывается первой. И если закладка была неудачной, происходит отбраковка. Клетки бракованного эмбриончика начинают лизироваться, то есть дохнуть, и тухлое мясо организм матери отторгает после токсикации…

То есть 60 % человечества мрет для того, чтобы правильно сформировался мозг — его форма. Чем она так важна? А тем, что именно форма мозга распределяет во времени и пространстве региональную экспрессию генов. То есть генетическая дифференциация клеток — в какую ткань им превращаться — зависит от механизма формообразования, а не является его причиной, как представляется вам и многим. Иными словами, сложная форма органов, в которых она вроде бы не выполняет никаких функций, на самом деле нужна только для одного — распределения во времени и пространстве дифференциальной активности генов.

— То есть форма управляет содержанием? — воскликнул я, тут же вспомнив доктора Блюма, который через форму воздействует на содержание организма.

— Именно так! В эмбриональном развитии эта штука работает на сто процентов. И никак иначе. Откройте учебник. Там написано, что законы формообразования связаны с геномом, но точной связи никто не знает. С этого начинаются все современные учебники генетики… Представьте себе, что все запланировано только генами, как многие сейчас думают. У вас на ранней стадии развития мозга возникает некое количество клеток. Они делятся, делятся, делятся и постепенно образуют нервную систему на ранних стадиях. Представим себе небольшое количество клеток — пятьдесят тысяч, целый стадион. И дальше у нас, допустим, все происходит только по законам генетики: каждая клетка знает, что ей делать. Чтобы из нервной пластинки сформировать нервную трубку, каждая клетка должна действовать в соответствии с неким общим планом — как солдаты в общем строю. Иначе строй разрушится! Это значит, что у каждой клетки есть свое четкое место, и изменить свою функцию клетка не может. У каждого солдата — свой «планчик» действий. Каждый сверяется с часами и своим планом: так, восемьдесят пять минут после первого деления, начинаем увеличивать задницу эмбриону, творя таким образом общую форму.

Я кивнул:

— Это можно себе представить. У каждого солдата — свой планчик действий на каждую минуту. Но кто им эти планы раздал? И у кого общий план сражения?

— Вот именно!.. Проблема нарисованной мной картины с индивидуальными планами состоит в том, что если взять острую иголочку и на клеточном «стадионе» убить несколько клеточек, что произойдет при генетической детерминации, то есть если все определяется генами?