– Это правда! И как воин ты мог бы получить несомненную пользу от прочтения «Илиады» Гомера или, еще лучше, «Жизни Александра» Клеона из Коринфа. Только вчера гонец доставил мне список книг, приобретенных у книготорговца в Афинах. Ты вообще слышал об Александре?

– Об Александре Великом из Македонии? Кто о нем не слышал! Сперва он покорил Грецию, а потом двинулся на юг и восток – Египет, Персия и дальние страны, которые лежат за пределами любой карты. По словам моего отца, нам повезло, что он не проявил интереса к западу, не то пришлось бы сражаться с ним на берегах Тибра. Но Александр больше никого не завоюет. Он уже десять лет как мертв.

– На самом деле одиннадцать. Но ты, кажется, действительно помнишь, кем был Александр. Очень хорошо! – Клавдий рассмеялся и пожал плечами. – Никогда не известно, что знает и чего не знает молодой человек, учитывая удручающее состояние римского образования. Многие римляне могут перечислить своих предков на десять поколений – не особо сложная задача, поскольку они обычно имеют одно и то же имя. Но кто из римлян может назвать правящего тирана Сиракуз или найти на карте Карфаген?

Кезон улыбнулся:

– Отец говорит, что ты помешан на Сиракузах и Карфагене.

– Так оно и есть, потому что будущее Рима связано с морскими путями Средиземноморья, и эти морские пути будут под контролем либо Сиракуз, либо Карфагена, либо под нашим контролем.

– Мой родич Квинт связывает наше будущее с продвижением на север, а не на юг. Он говорит, что сначала мы подчиним всю Италию, потом обратим взгляд на Галлию…

– Чепуха! Галлам нечего нам предложить, даже бога, достойного почитания, или язык, достойный изучения. Богатства мира будут принадлежать тому, кто держит в руках средиземноморскую торговлю. Для этого нужно стать морской державой. В противном случае нас подчинят те, у кого уже есть флот, – сиракузцы и карфагеняне. Суть расхождения между твоим родичем Фабием и мной как раз и состоит в понимании будущего Рима. Ну вот, опять я заговорил о политике, хотя надеялся найти общую почву под нами. – Клавдий задумчиво постучал указательным пальцем по своим губам. – Поскольку ты – Кезон, наверное, я могу спросить тебя о твоем отношении к спору из-за буквы «К».

– К спору?

– Мое мнение, что ее следует исключить из римского алфавита. Зачем нужна буква «К», если вполне годится буква «С»? Таким образом, твое имя может быть написано чуть по-другому, но произноситься так же.

– Но мне нравится буква «К» в моем имени…

– А как насчет буквы «Z»? Я утверждаю, что она отвратительна и от нее необходимо избавиться!

– Отвратительна?

– Звук, который она обозначает, груб, и ему не должно быть места в языке культурного народа. Звук «z» режет ухо, а буква оскорбляет глаз.

– Глаз?

– Вот, посмотри, что делается с моим лицом, когда я его произношу. – Клавдий раздвинул губы, стиснул зубы и произнес длинный зудящий звук. – Видишь? Человек, который произносит звук «z», напоминает ухмыляющийся череп. Ужасно! Этот звук и соответствующую букву нужно безжалостно убрать из латинского языка.

Кезон рассмеялся:

– Кажется, этот вопрос для тебя очень важен.

– Страсть – это жизнь, молодой человек. Да, язык – моя страсть. А какая страсть у тебя?

Кезон вдруг почувствовал себя вполне трезвым. Разговор подошел к причине его прихода.

– Я хочу быть строителем, цензор.

Клавдий поднял бровь:

– Правда?

– Да. Это мое самое большое желание. Конечно, я очень хочу сражаться за Рим. И наверное, если мне предстоит участвовать в политической жизни, то следует поближе познакомиться с законами. Но готов даже изучать греческий, если греки смогут научить меня архитектуре и механике, ибо чего мне хочется по-настоящему, так это строить. Когда я был маленьким, моими любимыми игрушками были строительные кубики, а когда подрос и стал ходить самостоятельно, меня вовсе не тянуло наблюдать за состязаниями атлетов, гонками на колесницах или муштрой солдат на Марсовом поле. Я часами стоял на месте строительства нового храма или монумента, а то даже и там, где чинили городские стены, наблюдая за рабочими и снаряжением, глядя, как используют лебедки, рычаги и шкивы, изучая, как смешивают строительный раствор и выкладывают кирпичи, чтобы делать своды и проемы. Признаюсь, что не получил никакого специального инструмента, но умею рисовать, чертить и очень лажу с цифрами, гораздо лучше, чем с буквами.

– Понятно. И поэтому ты пришел ко мне?

– Да! Люди говорят, что дорога на юг, к Капуе, которую ты строишь, не похожа ни на какую другую – прямая, как линейка, плоская, как стол, и крепкая, как скала. И все толкуют о твоей блестящей идее насчет доставки свежей воды в город – отвести воду из источников близ Габии, в десяти милях от Рима, сначала в подземную трубу, а потом, после выхода из нее, пустить самотеком по искусственному руслу, приподнятому над землей с помощью арок. Кажется, ты назвал это акведуком? Поразительно! Эти строительные проекты волнуют меня больше чего бы то ни было, больше, чем сражения, выборы или даже истории о великих завоевателях, дошедших до дальнего края мира. Я хочу участвовать в их осуществлении, я знаю, что мне надо многому научиться, но я готов работать со всем усердием. Готов сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе строить новую дорогу и акведук.

Клавдий улыбнулся:

– Твой энтузиазм мне льстит.

– Я говорю от чистого сердца, цензор.

– Я вижу. Странно! Фабии всегда были выдающимися воинами и считали себя государственными деятелями, но строителей среди них не припоминаю. Интересно, откуда у тебя эта тяга?

Кезону вопрос не понравился, поскольку напомнил ему о его неизвестном происхождении, но он постарался ничем себя не выдать.

– А твой отец знает, что ты пришел ко мне?

– Да, цензор. Хотя он не одобряет твою политику и называет тебя радикальным популистом…

– Радикальным? Потому что я даю простым гражданам хорошо оплачиваемую работу при выполнении общественных проектов, которые приносят пользу всему Риму? Наверное, он меня и демагогом называет?

Щекам Кезона стало жарко. Его отец действительно употреблял это презрительное слово, заимствованное у греков и обозначающее беспринципного политикана, играющего на низменных инстинктах толпы.

– Несмотря на политические разногласия, цензор, отец понимает, как сильно я хочу работать у тебя. Он ничем не будет мне мешать.

– А твой родич Квинт?

– Я не обсуждал это с ним и не нуждаюсь в его одобрении.

– Знаю. Ты сам себе хозяин.

Клавдий некоторое время барабанил пальцами по коленям, потом кивнул и улыбнулся:

– Хорошо, Кезон Фабий Дорсон. Я найду для тебя подходящее место на одном из моих объектов.

– Благодарю тебя, цензор!