И вот в таком виде я обязательно натыкалась на «бывшего». Например, в тот момент, когда выходила из аптеки, читая инструкцию на мази от бородавок. Или того хуже: я могла налететь на него на пороге книжного магазина, потому что шла, опустив голову, читая аннотацию на обложке своего последнего приобретения — брошюры «Десять шагов от трагедии к счастью: что делать, если вас бросил мужчина и вы не можете выйти из депрессии».

Увидев меня, «бывший» удивленно восклицал: «Лиззи! Ты… Ты выглядишь… ну…»

Ну, выглядишь ужасно, читалось на его лице, уродина какая-то. Хорошо, что я вовремя тебя бросил.

Но это полбеды. При худшем варианте он оказывался еще и не один. Какая-нибудь Кандида или Бьянка, сопровождавшая парня, выглядела полной противоположностью его бедной «бывшей». При этом очень быстро выяснялось, что она успела сделать успешную карьеру фотомодели, но решила взяться за ум и, бросив это вульгарное дело, вознамерилась послужить людям, работая, например, адвокатом. Теперь она абсолютно безвозмездно представляла интересы множества несчастных детей-сирот в деле против каких-то международных корпораций, работа на которые привела их родителей к болезни и преждевременной смерти. Впрочем, совсем не обязательно эта девушка была юристом. Она, например, могла находиться на переднем крае науки и заниматься поиском лекарства против СПИДа, а по выходным — опять же абсолютно безвозмездно, просто для души — давать мастер-классы солистам Королевского балета.

В общем, на этот раз грех было винить судьбу. У меня даже осталось какое-то время, чтобы привести себя в порядок перед встречей с Ричардом. Кроме того, я прекрасно понимала, что выгляжу несколько лучше, чем в тот проклятый день, когда он ушел, а я так и осталась сидеть на тротуаре в Ричмонде. Теперь я стала стройнее, загорела, мои волосы выгорели на солнце. Кроме того, у меня имелся целый шкаф фирменной одежды от самых модных дизайнеров. Жила я на шикарной вилле у самого океана, ездила на «мерседесе» и готовилась к свадьбе, одни лишь приглашения на которую стоили по пятьдесят долларов за штуку. Пожалуй, лучшей встречи с бросившим тебя когда-то мужчиной и представить себе нельзя. Посмотреть на меня в то утро и сказать, что время, проведенное без Ричарда, не пошло мне на пользу, значило бы сильно погрешить против истины.

И только я одна знала, что грош цена всему этому благополучию. Если бы не Эд Строссер и его дурацкое пари с Эриком, сидела бы я сейчас в нашем тараканьем питомнике в Венис-Бич, а может быть, уже вернулась бы в Солихалл и даже устроилась работать секретаршей по рекомендации Салли. Ричард — другое дело. Он-то как раз всего сам в жизни добился, и его успехи не были фальшивыми. Выглядел он тоже отлично, одет был дорого и со вкусом, в Лос-Анджелес его пригласил владелец одной из самых модных галерей. Ну и к тому же у Ричарда была невеста, которая действительно хотела выйти за него замуж.

Нет, глядя со стороны, любой нормальный человек сказал бы, что я проделала большой путь и многого добилась с того ужасного воскресенья, когда валялась на тротуаре, умоляя Ричарда вернуться. Другое дело, что себя не обманешь.

— О господи, — выдохнув, произнесла я, усаживаясь перед зеркалом и вглядываясь в свое отражение.

Я мысленно перебирала варианты фраз, с которых можно было бы начать разговор с Ричардом.

«Ну вот мы и снова встретились».

Это слишком уж походило на кадр из фильма о Джеймсе Бонде, где он здоровается со своей секретаршей.

«Рада тебя видеть».

Ну да, так, пожалуй, сказала бы Мэри, столкнись она в туалете со звездой сериалов, нюхающей кокаин.

Ничего, что-нибудь само придет на ум, попыталась я успокоить себя. Интересно, а что я ему говорила, когда мы встретились вообще в первый раз? Насколько я помню, слов в тот вечер прозвучало не много. Вот как было дело.

Пьяная как сапожник, я просто скатилась по лестнице прямо в объятия Ричарда. Он продолжал целовать меня даже после того, как первая же попытка погладить меня по голове обернулась тем, что у него в руках остались мои накладные золотистые локоны (я была одета и загримирована под Агнетту из «Аббы»). Как моего кавалера зовут, я поинтересовалась только на следующее утро. В общем, нельзя сказать, чтобы я как-то готовилась к первой ночи, проведенной с Ричардом. Все получилось как-то само собой. Я просто набросилась на него и к утру успела продемонстрировать ему весь свой постельный репертуар.

Сейчас меня эти воспоминания почему-то не радовали. Пока мы с Ричардом были вместе, я в глубине души даже немного гордилась тем, что наши отношения так быстро стали — как бы помягче выразиться? — предельно близкими. Я убедила себя в том, что это доказывает простую истину: не обязательно месяцами держаться за ручки и не подпускать мужчину близко к себе, чтобы добиться его уважения. Можно в первый же вечер вступить во «взрослые» отношения, которые впоследствии выльются в долгий серьезный роман. Теперь мне почему-то пришло в голову, что началом конца стал тот момент, когда я в самый разгар любовных утех прервалась на миг, чтобы спросить, какая у него, собственно говоря, фамилия. Увы, слишком многое было пройдено слишком быстро, и слишком мало осталось нам на потом. В общем, чем больше я над всем этим думала, тем хуже становилось на душе.

В дверь позвонили. Меня опять замутило. К счастью, это был не Ричард. Девушка из ателье Альберта Гольдштейна привезла мое свадебное платье.

— Мистер Гольдштейн передает мистеру и миссис Нордофф свои искренние пожелания долгой и счастливой совместной жизни, — прочирикала она.

В руках девушка держала огромную длинную коробку, в которой, как я поняла, и лежал мой свадебный наряд.

— Спасибо, — сказала я и чуть было не закрыла дверь перед носом не кого-нибудь, а самой Эбби Гольдштейн. Да-да, оказалось, что мое платье привезла не простая работница из ателье, а правнучка его основателя, будущая наследница семейного бизнеса. Несколько удивленная моим легкомысленным подходом к столь серьезному делу, она позволила себе заметить:

— Я должна убедиться, что размер подошел и платье хорошо на вас сидит.

Эбби поднялась ко мне и помогла облачиться в платье. Я встала на табуретку, чтобы она могла немного подшить подол. Не могу не признаться, что узкий корсаж с тонкими бретельками сидел на мне просто великолепно.

— В мои годы так обнажать руки и плечи считалось весьма рискованным, — сказала Эльспет, входя в комнату.

Чуть ниже талии корсаж переходил в длинную — до полу — шифоновую юбку, расшитую жемчугом и стразами. Немало жемчуга украшало и лиф платья. Более того, Альберт Гольдштейн расположил целую россыпь сверкающих камушков в виде сердечка прямо по центру выреза на груди. Приглядевшись, я увидела, что внутри сердечка читаются две переплетенные буквы «Э» — несомненно, «Эрик» и «Элизабет».

— Это судьба, — завила Эльспет. — На моем подвенечном платье тоже две буквы «Э», одна — «Эльспет», другая — «Эрнест».

Эрнест. Впервые она произнесла вслух имя мужа. До сих пор она называла его не иначе как «отец Эрика». Старушка чуть не расплакалась, глядя, как Эбби потуже затягивает на мне корсет и возится с целой паутиной шнуровки на спине. Когда все было закончено, Эльспет попросила Эбби оставить нас ненадолго одних. У нее был для меня еще один подарочек, который она обязательно хотела вручить именно сейчас. Как только Эбби скрылась за дверью, Эльспет протянула мне небольшую розовую коробочку.