Было слышно, как зудящая муха бьется в зеркальное стекло.

— Я знаю, что ты мне не веришь, но мы с тобой, Абу-Саид, не враги.

В тишине раздался сдержанный смешок.

— Дочь сатаны, не трать слова напрасно. Я не выдам братьев. Никогда. Лучше просто убей меня.

— Ты ошибаешься.

Она подошла ближе, и их взгляды встретились.

— Я не собираюсь тебя убивать. Мне наплевать, что ты можешь рассказать про своих друзей. Я обещаю: независимо от того, чем закончится наш разговор, ты выйдешь отсюда свободным, а мои люди доставят тебя туда, куда ты пожелаешь.

Араб смутился.

— Это какая-то игра?

— Никаких игр, — твердым голосом ответила Пенелопа и разочарованно добавила: — Мне казалось, ты меня поймешь.

По его виду было ясно, что понимает он немного. Вернее, совсем ничего.

— Я ненавижу Харпера Джонстона так же, как ты и твои братья. Даже сильнее, пожалуй. Я мечтаю увидеть его последний вздох. Увидеть, как он из последних сил цепляется за жизнь. Вы же хотите того же самого?

— Да, — нехотя согласился Абу-Саид. — Но не только. Ваши храмы бессмертия должны открыть свои двери для всех!

Пенелопа закусила губу. Наступал самый важный этап беседы.

— Как ты поступишь, если твой народ получит сыворотку, Абу-Саид?

Кажется, ей удалось завладеть его вниманием.

— Пока мой отец жив, я не могу полноценно руководить компанией. Но у меня достаточно средств, чтобы обеспечить сывороткой тебя и твоих братьев. А потом, когда Харпера не станет, я готова поделиться нашим долголетием со всеми детьми Аллаха. Подумай, Абу-Саид. Только представь. Сотни, тысячи, миллионы вечно юных и сильных воинов Пророка!

От Пенелопы не укрылся блеск в его глазах.

— Я — единственная наследница. Когда «Феникс» будет принадлежать только мне, я смогу все это сделать.

— Зачем?

Пенелопа пожала плечами.

— Ссориться с вами в мои планы не входит. Война — слишком дорого и бесперспективно. Очень плохо для бизнеса.

— Но завтра ты можешь решить, что мы тебе больше не нужны.

— Это зависит только от вас.

— Чего ты ждешь от нас?

— Во-первых, перестаньте громить наши станции.

— Я не уверен, что смогу убедить братьев…

— Сколько доз сыворотки понадобится, чтобы убедить их в наших добрых намерениях?

Губы араба беззвучно шевелились, словно он считал в уме. Скорее всего, так оно и было.

— Если ты обманываешь, мы сожжем до основания всю вашу поганую империю! — зловещим шепотом пообещал он.

— Я абсолютно честна перед тобой, Абу-Саид. Если понадобится, я встречусь с твоими братьями и повторю свои слова.

Абу-Саид прищурился.

— Лучше пришли сыворотку, чтобы мы убедились, что ты не врешь.

Она сделал вид, что его недоверие задевает ее.

— И еще. Ты сказала: «во-первых». Что во-вторых?

— Во-вторых, мы должны придумать, как уничтожить моего отца.

* * *

Только в 21 год она осознала, что не только внешне, но и с правовой точки зрения остается ребенком — у нее даже паспорта не было, а все решения за нее принимал отец. Это было унизительно и несправедливо. Соблюдая меры предосторожности, она связалась с молодым лондонским адвокатом, который выиграл несколько громких дел, но в высшую лигу еще не пробился. Ситуация осложнялась тем, что она не имела собственных наличных средств. Поэтому она просто пообещала юристу щедро расплатиться при благоприятном исходе дела в суде. После недолгих раздумий тот согласился. Рисковал он немногим, а успех предприятия открывал ему двери на самый верх.

Разбирательство проходило в закрытом режиме. Отец являлся на судебные заседания с большим неудовольствием и, кажется, не очень понимал, что происходит. Он не стал привлекать адвокатов своей фирмы и заклинал дочь остановить процесс. «У тебя же и так все есть. Это чистая формальность», — призывал он. Но Пенелопа сворачивать с однажды выбранного пути не привыкла. Ее адвокат прижал Харпера Джонстона к стенке неопровержимыми доказательствами того, что его дочь, Пенелопа, несмотря на биологические и физиологические параметры, соответствующие 12—13-летней девочке, фактически является той самой Пенелопой Джонстон, которая родилась 21 год назад у Харпера и Элеоноры Джонстон, впоследствии скончавшейся от инсульта. Своим решением судья подтвердил гражданские права Пенелопы и постановил обеспечить ее всеми необходимыми документами. Отец мстительно заявил, что раз она самостоятельный человек, пусть делает, что хочет, но и содержать ее он не обязан.

Такого поворота она не ожидала. Обретя желанную свободу, Пенелопа не знала, куда ей идти и как расплатиться с адвокатом. И, главное, на какие средства жить. Своим поступком отец вынуждал ее прийти к нему с повинной головой, но она не собиралась доставить ему такое удовольствие. Неожиданная помощь пришла от адвоката. Он предложил Пенелопе занять гостевую комнату в их с супругой апартаментах, пока не подвернется лучшего варианта. А кроме того согласился вести новую тяжбу. «Какую?» — растерялась она. «Само собой, о компенсации нанесенного непоправимого вреда здоровью», — пояснил он.

На этот раз Харпер Джонстон действовал благоразумнее, и в бой вступили матерые акулы из юридического отдела «Феникса». Битва в суде разыгралась не на шутку, но позиции отца Пенелопы изначально были проигрышные. Вопрос состоял лишь в том, какая сумма окажется в итоге приемлемой для обеих сторон. Войдя в раж, она жаждала крови и мечтала высосать из отца все соки, однако адвокат убедил ее, что лучше синица в руках. Итогом прений стало мировое соглашение о пожизненном содержании с ежемесячными выплатами по 170 тысяч фунтов, что в год выходило немногим более 2 миллионов. Этого действительно должно было хватить. На первое время.

Пенелопа съехала от адвоката, сняла квартиру в небоскребе в самом сердце фешенебельного района Саутварк, откуда открывался чудесный вид на Сити.

Следующие несколько лет она провела в перманентном загуле, о чем у нее сохранились отрывочные воспоминания, многие из которых были не самыми приятными. Она завела знакомство с сомнительными типами из числа бывших однокашников, которые, закончив университет, лоботрясничали и были рады предаваться порокам, особенно если за большинство из них платила она. В ее квартире вечно собирались тусовки, люди приходили и уходили. Многих низ них она видела первый и последний раз. Поскольку веселье происходило за ее счет, гости делали вид, будто с ней все в порядке. Что от них и требовалось.

Пенелопа пристрастилась к сигаретам, познакомилась с алкоголем. Детский организм реагировал, как ему и полагалось — ее тошнило до рвоты, по утрам казалось, что ей не выжить. Но она продолжала мучить себя, надеясь, что табак и спиртное помогут ей постареть. Однако страдания и самоистязания не принесли ничего — она не стала выглядеть старше ни на каплю. Этот факт совсем выбил ее из колеи и она, последовав примеру своих бестолковых приятелей, перешла на наркотики. Об этом периоде жизни Пенелопа предпочитала не вспоминать вообще.