Лицо Клея уже не было таким бледным, но теперь на щеках у него проступили красные пятна. Он повернулся к Лейси:

– Джессика когда-нибудь говорила тебе, что между нами… что-то было?

Она покачала головой. Ей нужны были подробности. Она хотела знать, как это ему взбрело в голову спать с ее пятнадцатилетней подружкой. Но то, что произошло двенадцать лет назад, не имело значения сейчас. На самом деле не имело. Значение имел только вероятный результат той ночи – Маккензи.

– Нет, не говорила, – призналась она, – но я вполне уверена, именно поэтому она захотела оставить Маккензи со мной. Так она могла оставить дочь ближе всего к тебе.

Клей вертел пульт дистанционного управления, который лежал на подлокотнике дивана, и Лейси заметила, что пальцы у него слегка дрожат.

– Маккензи – прекрасный ребенок, – твердо заявил он. – Мне все равно, моя она дочь или Бобби. Она – часть нашей семьи.

– Думаю, нам лучше сделать анализ ДНК, – подвел итог Бобби, переводя обеспокоенный взгляд с Клея на Лейси. – Я знаю, мы оба беспокоимся о ней, но думаю, нам нужно знать определенно.

Клей кивнул.

– И если окажется, что это я, что мы ей скажем?

Впервые Лейси поняла, почему ее отец ждал, пока ей исполнится шестнадцать, чтобы сообщить, что ее биологическим отцом является Том. Она могла бы не справиться с этой новостью в четырнадцать.

– Мы скажем ей правду, – сказала Лейси, – но не сейчас. Она пережила слишком многое за прошедшие несколько месяцев. – Она повернула голову в своем откидном кресле так, чтобы прямо смотреть на Бобби. – Если, конечно, ты сможешь побыть в роли отца еще некоторое время.

– Я бы смог побыть в этой роли до конца жизни, – сказал Бобби.

– Я скучала по этим прохладным летним вечерам, когда была в Северной Каролине, – с удовольствием протянула Фей.

Они с Джимом сидели в его горячей ванне напротив друг друга; теплая пена плавала вокруг них. Темные прибрежные облака были такими низкими, что, казалось, они нависают в небе прямо над домом Джима.

– Я позабыла уже, как невыносимо жарко там бывало.

– У Фреда в коттедже не было кондиционера? – спросил Джим.

Фей рассмеялась.

– Я удивляюсь, что там была водопроводная вода, – сказала она. – А насекомые! Я до сих пор расчесываю комариные укусы.

Она пробыла у Фреда пять дней. Приятных дней, по большей части, когда она узнавала поближе незнакомого человека, который был ее сыном. За те полтора дня, что прошли с ее возвращения в Сан-Диего, она, казалось, говорила только о Фреде, анализируя сына и свой визит, и Джим ни разу не выразил недовольства. Он знал, она не может удержаться. Вот и сейчас.

– Так странно, Джим, – делилась она. – Если бы я встретила Фреда в Принстоне, с его прекрасно устроенной жизнью, отличной карьерой, дипломом юриста… красивым домом, добрым супругом, я бы была поражена тому, как замечательно все обернулось для него. Вместо этого я встретила его погрязшим во лжи. Я встретила его в наихудший момент его жизни. Теперь я переживаю, не мог ли он унаследовать некоторые психологические проблемы своего отца.

– А ты говорила с ним об этом? – спросил Джим.

Она покачала головой.

– Я поговорю как-нибудь, но сначала нам нужно было узнать друг друга снова.

Джим провел ногой по ее голени под пенистой водой.

– А теперь я хотел бы узнать тебя… снова.

– Позже, – она улыбнулась. – Я обещаю.

– А, ты еще не все сказала, не так ли? – сказал он, оставляя свои попытки. – Одна черта, которая привлекла меня в тебе, – это твое упорство, поэтому, полагаю, я не могу жаловаться.

– Спасибо, – поблагодарила Фей. – За то, что не жалуешься. За то, что выслушиваешь, как я говорю и говорю. Без конца.

– Давай, вперед, – подбодрил он. – Что там еще у тебя на уме?

– Помнишь, как я говорила тебе, что каждый молодой пациент, который попадал в программу по избавлению от болей, заставлял меня думать о Фреде? – спросила она.

– Угу.

– Сегодня у нас появился новый пациент. Восемнадцатилетний парень. Молодой человек.

– А, – сказал Джим, – и он тоже напомнил тебе о Фреде?

– Самое смешное, – она провела пальцами по воде, – я вообще не подумала о нем. Я думаю, это наваждение не будет больше беспокоить меня теперь, когда я видела Фреда во плоти. Вместо этого я думала о той молодой женщине, Лейси О’Нил.

– Что заставило тебя думать о ней? – удивился Джим.

– Пациента год назад укусила за плечо собака. Рана зажила хорошо, но после укуса он страдает от сильнейших болей. Ну разве это не ирония судьбы? – Она подняла бровь, глядя на Джима. – Не помню, чтобы у меня в программе был хоть один человек с болями после укусов, и вот вдруг он появляется… Так вот, я подумала, как дела у Лейси, как она выздоравливает после нападения собаки и манипуляций Фреда. – Фей часто думала о Лейси, припоминая ярость на ее лице в тот вечер, когда она с шумом и грохотом покинула коттедж Фреда. Фей много знала о ярости. В ее программе было множество пациентов, у которых источником боли была их злость. Злость на болезнь. Злость на водителя другой машины, из-за которого они получили травму спины. Злость на Всевышнего за то, что он заставил их страдать. Злость, которая способствовала лишь продолжению болей. Один из пунктов программы, которую она создала, – один аспект, который больше всего возмущал ее пациентов, пока они не вникали в его цель, – заключался в том, чтобы научиться освобождаться от этой злости.

– Я ее совсем не знаю, – продолжила Фей. – Я могу только представлять себе, как бы я чувствовала себя в ее положении. Но она была в такой ярости, когда уходила от Фреда в тот день, что…

– Не вини ее, – вставил Джим.

– Конечно нет, – сказала Фей. – Но она была готова излить злость в свидетельство об убийстве своей матери, чтобы Захарий оставался в тюрьме… навсегда. Написать что-то по-настоящему губительное для комиссии по досрочному освобождению. А потом на нее напала эта собака и…

– Что ты пытаешься сказать, дорогая? – Джим подвинулся к ней поближе и обнял ее за плечи. – Ты считаешь, что Зак должен быть освобожден досрочно?

Она покачала головой. Она не могла выразиться яснее, потому что ее мысли еще не сформировались как следует.

– Дело не в том, что я хочу, чтобы Зах вышел из заключения, – сказала Фей. – Дело в том, что я хочу, чтобы Лейси поправилась. Она страдала слишком сильно от рук моей семьи, и я не могу поверить, что мой сын усугубил ее страдания. Ее злость вполне обоснована, как и у всех пациентов, с которыми я работаю, но в конце концов это может только навредить ей.

– Знаешь, к какому мнению о тебе я пришел, Фей?